Эну потеряла маленького шамана. Куда же он делся? Неужели убежал, чтобы не лечить бунов и не рассказывать им, зачем они здесь оказались? Разве может шаман бросить своё племя? Духи бы его никогда о таком не попросили. Эну, по крайней мере, отчаянно хотела в это верить.
Если бы он сказал только, зачем они пили вчера то, что пили. Тогда бы они поняли, что делать дальше. Куда идти. Эну, наверное, поняла бы. Ведь память — она такая. Если уйдёт на время, то, когда станет возвращаться — ни за что не вспомнишь что-нибудь одно, отдельное. Как нитка бус тянется память — за одной картинкой ещё одна, потом ещё, за ней следующая...
И тогда, значит, нужно решить, с какой из бусин начать, вдруг подумала Эну. Если не получается вспомнить, что они пили, нужно вспомнить, о чём они танцевали. Отдельные ощущения тело вспоминало без труда: как босые пятки, ударяясь в тёплую, утоптанную до гладкости землю, снова легко отрываются от неё и снова притоптывают, поднимая в воздух мелкие облачка пыли. Как лица бунов — радостные и весёлые, или сосредоточенные и серьёзные, или грозные в предвкушении битвы — описывают вокруг танцующих круг за кругом, раз за разом, быстрее, сливаясь в конце концов в одно лицо-маску с одним выражением. Как барабаны сперва начинают отстукивать свой глубокий, волнующий ритм, при звуках которого невозможно не ступить в круг и не начать танцевать, а после — подхватывают тело, несут, как потоки лукрума, втекают внутрь через уши, через глаза, пятки и ладони, и становится уже невозможно прекратить танец, пока не станцуешь его до конца. Как тело послушно движется, уже не спрашивая, каким должно быть его следующее движение, и послушно превращается, в зависимости от танца: в ребёнка, в дикого зверя, в молодой побег, в огонь, в ветер, в тяжёлый топор или меткое копьё в руке сильного воина.
Эну помнила это, а значит, могла вспомнить, если постараться, какой танец она танцевала вчера. Для чего этот танец танцевался? Звали ли они кого-нибудь? Провожали в путь? Готовились к охоте или битве? Или, может, просто веселили духов, ни о чём не прося специально?.. Если она вспомнит, может вспомнить и дальше. Нитка бус.
Бомани вдруг затошнило в стороне — сильно, прямо на второго буна, что помогал ему стоять на ногах. Эну испугалась — может, ему стало хуже? Или наоборот? И у неё, кажется, змеи принялись ползать в животе с новой силой. Может, и ей стало хуже. А может, это просто оттого, что она увидела.
Но, услыхав Нго, а потом и посмотрев, куда она указывала, Эну про тошноту сразу забыла. Лукрум изменил цвет почти на глазах. И при виде моря, сверкавшего под жарким солнцем радостной зеленью, девушка, сама не зная, почему, ощутила ликование. Теперь, наверное, лукрум поможет. Или не сам лукрум. Но точно будет лучше.
— Да! Пойдёмте скорее, окунёмся! — Нго кричала так заразительно, что Эну не удержалась и стала вторить ей, пританцовывая от волнения.
Она вспомнила про буна, которого не смогла разбудить.
— Давайте возьмём Китенгу, понесём его и окунём в лукрум! — обратилась она к мужчинам рядом. Нечаянно вышло так, будто Эну тоже собиралась нести охотника на руках. Нет, она не может нести — у неё не такие сильные руки, как у Тубира, или Мбишу, или Бомани.
Она сейчас сама первым делом доберётся до кромки пляжа, чтобы целебный лукрум помог её больной голове.