Слёзы катятся. Проливаются. Утекают. Исходят. Точат чешую морем пахнущую. Ручьями солёными омывают скулы, щёки, шею... Огибают жёсткие метамерные пластинки... И катятся вниз-вниз... Стремясь скатиться. Разбиться. Сбежать. Иссякнуть. Испариться.
И, наверное, стоит прекратить это. Негоже демонессе нюни распускать. Но разве может она обуздать стихию, из которой вышла? Да, может, конечно. Не хочет просто.
Пестрые ленты, чуть взволнованные, но при этом осторожные, упираются в пол и приподнимают безвольное тело. Подошвы кроссовок касаются пола под аккомпанемент тихого шороха песка. И стоит она: спина прямо, вверх голова, змеи обрамляют её лицо. Но не гордо. Не статно. А так медленно. Так осторожно. Так неуверенно.
В пустых белых глазах ты увидишь прежде всего не слёзы. И не обречённость. Не страх. А тоску. Сожаление. Там - вся скорбь еврейского народа. Там - признание своего поражения. Не Люциферу, нет. Он тут и вовсе не при чём. А Той, что Была Права.
Знаешь, что действительно странно услышать от демона? "Прости меня, мама".
Свою судьбу она знает. Нет. Не дом казённый, да дорога дальняя. Её судьба будет такая же, как и у Зверя, вышедшего из моря.* Всё кончится немного раньше, чем планировалось. Не хватило всего чуть-чуть. Последнего рывка. Ирония ведь, правда? Воистину, кем бы ты ни был, никогда не знаешь сколько тебе отмерено на самом деле.
А слёзы катятся. Струятся. Уверенно и бесстрастно.
Никола направляется вперёд. И её движение - призрак. Она настолько легковесна и неэкспансивна, что кажется будто это всего лишь её тень. Иными словами, она движется под похуистическое Адажио, слышимое лишь одной ей.
Остановившись около Редберри, она чуть наклоняет голову вниз, опуская взгляд невидящих глаз на трость.
И её голос звучит подобно иерихонской трубе. Разве что только не оглушительно громко, а оглушительно тихо. Звук её голоса гулко раскатывается по комнате, отражаясь от стен, впиваясь в барабанные перепонки, оглушая не упругостью волн, а смыслом в себе несущим.
- Подними. Он уже здесь.
И движение продолжается. Бессмысленное. Куда-то вглубь и вперёд. По-прежнему обращаясь к демону, она продолжает:
- Ты выкинешь её из окна. Она, скорее всего, умрёт. Сам же ты отправишься в лоно авраамово. Без вариантов...
Останавливаясь рядом с Рудольфом, она впивает свой взгляд в место, где в его тело должен войти меч...
- Смерть и тебя приберёт к себе. Несмотря на то, кто ты.
На её лице лишь слёзы. И больше ничего. Это такая маска. И снова движение призраком куда-то-не-знаю-куда.
На Лоу она почему-то смотреть не хочет. Просто проходит мимо, заканчивая свой монолог:
- Что будет с тобой я не знаю. Я не могу быть свидетелем событий, если меня уже нет.
И её голос - бархат. Которым обивают гробы. Он не обещает тебе какой-то лучшей участи.
Никола останавливается у окна, делает лёгкое рas de chat и толкает рамы вперёд. Они тихо приоткрываются, впуская в комнату вечернюю прохладу, неожиданную такую свежую и резко контрастирующую со сладковатым трупным запахом, поднимающимся из дыры в полу.
Она стоит спиной ко всем остальным и перекладывает почти выпадающее из руки лезвие в правую руку. Смотрит на его блик.
А слезы всё равно вниз-вниз...