В моих венах – вино Я трясу головой, но не знаю, что там было раньше. Что за бред? Что за звери идут вокруг нас? Милая.
Что такое тут? Осмотрись вокруг. Ад.
Допустим время ушло и прошло. Я хочу немножко твоей боли. Твоей оргии. Представь ад в его классической форме. Кругом несчастные нагие мужчины и женщины вниз головой висят вдоль стен. Из них торчат свечи. Из мужчин по одной, а из женщин – две. Красные маленькие твари с рожками больше похожими на фаллосы, чем на козьи рога. Но ведь так надо.
Лава льется на другие тела, кожа сползает под их вопли, отрастает снова, парафин льется на эту розовую плоть, а сукуббиха дирижирует костью столетнего старика. Тот скачет на одной оставшейся ноге, умоляя отдать. Все они скачут на своих останках умоляя отдать. Но им больше никто никогда не даст.
Даже шлюха Джульетта.
Где-то на заднем плане. В честь блудницы Шекспира, собрали всех кто с ним связан. Всех кого убили ядом. Всех кто убил маму, всех кто убил папу, всех кто видел призраков и говорил с ними. А парочка с легкими наружу (но это по секрету) – даже за ними охотилась.
В центре ада есть трон сбитый из женских тел. Каждая из них распята, прибита к плоти другой. Дышат-дышат, скулят, поскуливают. Одна чуть вскрикнет и дернется – волна по всем проходит. Каждая рвется мечется пытаясь облегчить страдания. Но лишь боль.
А на троне сидит Сатана. Сидит на своем кресте девчонок перекрещенных, крещенных закрещенных гадавших на суженного-на ряженого. Не рядивших-не чаявших такого конца. А концов у Сатаны много. Как захочет – в каждую всунет чуть больше чем та принять может. Пасть заткнет. Всюду рвет-мечет своими концами-концищами. Они скулят-сосут-мычат, а он даже не посмотрит. Лишь на тебя смотрит. Лишь на Джиханну.