- Осьминога мне в рот! - потрясенно прошептала Бьянка, роняя кисет. - Видела-видела, но такого.., - она переступила с ноги на ногу, топча рассыпавшийся табак босыми загоревшими ступнями.
Рожа убитого осветилась синим огнем, от чего стало еще более мертвой, если так вообще может быть. Голос шел, будто из забитого гальюна - утробный и булькающий. Барракуда нервно сглотнула и схватилась за трубку. Зажав её пальцами крепко-накрепко - чтоб не было заметно дрожи в руках, она зажгла свечу - не с первой попытки, надо признать. Проклятая свечка тухла раза три, пока, наконец, Барракуда, послав смачное проклятие в сторону неизвестно кого, не начала дышать в сторону, заметив, что сама же её и задувает. Искоса поглядывая на дохлую башку, она распалила лучину, сунула ее трубку и стала её раскуривать, полностью сосредоточившись на этом деле. Клубы едко-душистого дыма поплыли успокоительно по каюте.
Затянувшись раз-другой, Бьянка закашлялась, чихнула, с независимым видом облокотилась на переборку и уже нормальным голосом поинтересовалась:
- Это он от чьего имени будет говорить? Я думала, ты этого скомороха ряженого вернул на свет белый, а тут чертовщина какая-то. Спроси его, что ли, как его зовут и какого морского дьявола он хотел на моей шхуне.
То, что шхуна вовсе не её, ничего не значила. Капитан капитаном, а Барракуда своего не упустит. Её слово тут далеко не последнее.