Шакал попытался одурачить бойца старинным приемом-обманкой, но ошибся – выхватив кинжал из ножен и попытавшись ткнуть им в глотку врагу, едва не лишился руки: алоплащник взмахнул мечом, звякнул металл, и рукоять выскользнула из рук кушита, со свистом вылетел за пределы палубы кинжал и плюхнулся в воду. Второй боец почти набросился на Шакала из Субы, но за его спиной вдруг появилась крупная тень – взмах сверкающего рыжим солнцем топора буквально расщепил голову противника надвое, и через мгновение острое стальное лезвие с хрустом вышло обратно на свет божий, обагренное кровью – длинная рукоятка лежит в мощной ладони варвара – Синего Зуба, злобно хохочущего и опасно взмахивающего другой рукой, вооруженной цепом.
Вардан, сиганув вниз, затаился во тьме, выудив из-за пазухи дубинку, и стал ждать. Ожидание не длилось долго – во тьму люка вдруг свалилось тело полуголого моряка, и вор, вздрогнув, понял, что матрос уже мертв. Мгновением позже вниз нырнул человек в алом плаще. Он мягко, по-кошачьи приземлился на деревянные доски, которые отозвались едва слышным скрипом. В руках блестят окровавленные ятаганы. Он стоит спиной к вору, какое-то время будто прислушивается – Вардан не издает ни единого звука, он тих как мышь и черен как тень в полумраке трюма.
Воин делает шаг вперед, другой. Вор, до того напряженный словно пружина, выпрямляется и прыгает – слышит звонкое «треньк», слышит сдавленный стон. Дубинка врезается в голову, прямо в темечко. Тело с грохотом падает на пол. Где-то впереди стоит Кин, в руках его – небольшой разряженный арбалет. Кажется, он улыбается. Где-то за его спиной – могучая тень Саида.
Сазар, выпустив саблю на волю и позволив звонкой стали пропеть свою песнь, кувырком спустился на палубу, нашёл взглядом цель – благо, она была красна, и долго искать не пришлось, - и пронзил врага, словно гусеницу тонким прутиком; алый боец вскрикнул, выронив из рук топорик. Шемит пнул врага в спину, выдернул саблю – топор уже оказался в руках крепкого загорелого матроса, который вогнал его в ключицу «алого» с криком:
- Бесконечных тебе страданий, ублюдок! – и плюнул ему в лицо.
Тэв, проделав примерно такой же маневр, заставил стражника, - если этот загорелый бородатый мужчина им на самом деле являлся, - сощуриться и отвернуться, ослабить хватку, после чего буквально выломал ему запястье одним движением, выхватил нож и вогнал прямо под нижнюю челюсть. Что-то мягко чвакнуло, изо рта лже-стражника полилась алая слюна, а темные глаза, тут же налившиеся кровью, закатились.
Нахти, увернувшись от удара, сделал жест пальцами, привлекая внимание - здоровенный детина лишь бросил взгляд, задержал его на лице стигийца, застыл. Слова, струящиеся раскаленными песчинками в его душу, засорили удивительно-четкий механизм бойца - он перестал подчиняться самому себе, своей жадности. Он выгнулся, выпятил грудь, нечленораздельно взревел, развернулся, разбежался и напрыгнул на одного из своих товарищей, отражающего неумелые атаки матросов с легкостью, достойной похвалы. Накинувшись на алого, здоровяк начал буквально рвать его на куски - он вмял огромный кулак в череп своего соратника, затем ударил другой рукой, оторвал его ухо, и снова ударил, и снова. Матросы, вначале обескураженные, быстро подбежали к безумцу - один из них рубанул своей ржавенькой саблей, да так, что клинок засвистел, прибавив к своей песне перестук капель крови.
Голова здоровяка со стуком ударилась о борт.
Бьянка, тем временем, обрубила швартов одним хорошим ударом сабли и приказала уцелевшим расправить паруса и заняться веслами.
На пирсе творилась неразбериха, в толпе мелькали красные плащи, - то ли настоящие стражники, то ли подмога этим негодяям, - но "Быстроходная" была уже далеко, и бой был окончен. Полдюжины убитых "алых", десяток изрубленных и раненых матросов.
Капитан, выскользнувший из каюты в позолоченной броне туранских мамелюков, с огромным ятаганом в руках, вскрикнул:
- Принесите мне головы тех, кто устроил этот чёртов погром на моём судне!
День только начался. И судно уходило из бухты, ловя попутный южный ветер широким парусом, и форштевень разрезал крепкие волны, а мессантийский порт уже остался далеко позади.