Хорхой.
Ты поднял гайку, вжал ее в кулаке. Будто, полежав на этой кладбищенской земле, она и впрямь что-то узнала и подскажет. Холодный увесистый шестигранник молчал,оставаясь холодным.
Ты осмотрелся внимательно, цепляясь свои колючим взглядом за каждую деталь. Знакомое-незнакомое место. Вроде и могилы все те же, а неуловимо оно меняется раз от раза, кладбище это проклятое. А ведь проклятое же. Отсюда и пошли эти муляжи, которых народ сначала боялся, а потом как-то притерпелся.
Как-то особо рьяный батюшка прикатил из самого Киева, даже не батюшка, а чин повыше. Епископ какой-то обновленной автокефальной церкви. Знакомые ученые-атеисты еще дразнили его автоклавом, со своим специфическим малопонятным юмором. Епископ приехал торжественно и с помпой, наведался в городское управление, бывший горком партии, посетил пару местных хиреющих церквушек, выступил с многоречивой и горячей проповедью, а потом потребовал машину и в сопровождении служителей и нескольких прихожан направился в Зону. Сюда вот, на кладбище. Могилы освящать и покойников возвращать на место.
Страшное было дело. Вернулся из всего народу только один. заикающийся, всхлипывающий, бормочущий несуразицу прихожанин. Даже не сказать - вернулся - нашли его потом где-то у Завода, бессмысленного искалеченного и жалкого.
После того на кладбище долго ходу совсем не было. Потом как-то отпустило.
И теперь ты слушаешь и ловишь то, что нельзя услышать и поймать. Примет ли? пропустит ли? И думаешь, хорошо, хоть отвело от того, чтоб гайку кинуть.
Так вот из стороны в сторону поворачиваешься, как стрелка часовая, вертя в пальцах холодную ледяную гайку. Всматриваешься туда и сюда, ищешь зацепочку.
И туда, где хрупнуло тогда - тоже повернулся. И гайка стала теплеть, наконец-то начала согреваться в руке.