Раны всегда остаются ранами. Заживают, рубцуются, о них забываешь, а потом - в плохую погоду, в сырой унылый день они напоминают о себе ноющей мозжащей болью. Телесные или душевные - они не проходят насовсем.
И ты кладешь припарки и втираешь мази, ты греешься у огня чьего-то тепла, если тебе повезло, или подогреваешься винно-водочным суррогатом, если повезло не очень. Затираешь, забываешь, отвлекаешься на будни, но знаешь, что она все равно вернется - приглушенная временем, задавленная волей, застарелая привычная боль.
Зона вздрогнула и помрачнела. Вся. Густые багровые тучи окутали небо, тяжело нависшее над головой. Там, где-то далеко, ползут по бесконечной бесплодной почве два истерзанных измученных человека, с ненавистью проклинающих друг друга, и тащат за собой полумертвого третьего. Пятьдесят тысяч шагов почти без надежды. Пятьдесят тысяч проклятий. И один-единственный шаг - в полдень.
А далеко-далеко через сотни лет homo ludens, человек играющий, отряхнет со своих ног наскучившую пыль многовековой истории человечества и шагнет прямиком в эволюцию.
А где-то неугомонный Изя Кацман, битый-перебитый ехиднейший еврей, теребя многострадальную бородавку, разразится похабнейшим афоризмом. И толкнет тебя на один шаг - внутрь себя.
Бессильные гении мира вновь полыхнут искрой дара, таланта взлелеянного, шандарахнут отсыревшей хлопушкой вместо сверкающего фейерверка и умоются жалостными слезами.
Вновь и вновь.
Пока человек читающий возвращается в эти миры.
Потому, что понедельник начинается в субботу, а богом быть трудно.
И пусть невежество испражняется на Лес. Невежество всегда на что-то испражняется.
Просто мир такой. Человек такой.
На один только миг застыла Зона в торжественном молчании, будто споткнувшись о время. А потом застучали беззвучные часы и все вернулось на круги своя.