Римма.
Изрытая земля вдруг окрасилась кровавым отливом. Темно-алая роса выступила из-под жирных вывороченных комьев. Тут, здесь, там. Набухли капли, растеклись, пропитывая кровавыми слезами почву. Трава, пожухшая и выдерганная с корнем встрепенулась, посвежела на глазах, потянулась, пуская тонкие извивающиеся корни, вцепляющиеся в землю. Зазеленели мясистые стебли с изрезанными зубчатыми краями, потянулись во все стороны.
Миг - и всё сгинуло, как не бывало. Да и было ли?
Воронцов.
Осторожно и плавно, перекатываясь с пятки на носок, стараясь не потревожить неведомое, возникшее на пути, ты продвигаешься, как в замедленной киноленте, словно боясь спугнуть то чуждое, что обтекает тебя со всех сторон. Легкая рябь пробегает по воздуху там, куда ты бросаешь взгляд - еле заметная, зыбкая, текучая. Вот она тут была - и уже нету, отшатнулась растаяла. И снова проявилась.
И оно так же осторожно касается тебя - неосязаемо, незримо, беззвучно. Заглядывает в тебя, касаясь твоих мыслей. Слушает. Узнает. Знакомое - и чуждое. Привычное - и дикое. Нет зла, нет добра, нет в нем ничего, что могло бы быть описано привычными клише. Но все же ты узнаешь это тем шестым - первым - чувством, что ведет тебя по Зоне уже сколько лет. Ты узнаешь, но нет ему названия.
Еще несколько шагов - и оно ушло, осталось где-то в иной реальности, своей, оставив после себя смутное ощущение незаполненности и недосказанности.