Оно нахлынуло, умудряясь оставаться одновременно внезапным и долгожданным — чувство, будто вот-вот окажешься в давно знакомом сне. Том самом, который навещает тебя с самого детства, каждый раз наутро изглаживаясь из памяти. И только изредка особым образом упавший на занавеску луч закатного солнца или случайное дуновение ветра, донёсшее едва уловимый оттенок запаха, заставляют что-то всколыхнуться в душе, напоминая.
Ты знаешь — в те края не добраться ни по земле, ни по воздуху. Но всё равно иногда позволяешь предрассветной хмари за окном покачивающегося вагона обмануть тебя, нашептать, будто поезд на этот раз везёт именно туда... А может, это — не «туда», а «тогда»?
И дороги не спросить. Не хватит ни слов, ни таланта, чтобы описать, куда тебе нужно. Бывало, Лариса угадывала в случайной строчке стихотворения или мазках кисти — чьи-то попытки рассказать, поделиться тем самым, что можно осязать только самым кончиком души и помнить краешком памяти.
Но нет, было не то. Не совсем. Не её собственное. Тут не поймёт ни один собеседник... Кроме вот этого.
Цветок плакал, и вместе с ним плакала Лариса — от острого, щемящего чувства, будто опять потеряла то, что так никогда и не сумела обрести, не замечая, что уже сидит, ткнувшись коленками в землю, пачкая джинсы.
Девушка немного помолчала, ещё пару раз всхлипнула, успокаиваясь и, не поднимая взгляда от поникшего бутона, будто обращаясь к нему, вдруг выговорила тихо и уверенно:
— Я хочу остаться.