Лариса махнула рукой вслед сталкеру с иностранцем, и те скрылись в здании. Ничего. Она была уверена, что не останется надолго в одиночестве стоять посреди двора — с чего бы им задерживаться внутри школы?
Она задрала голову и обвела окна молчащего заведения взглядом. Вдруг стало как-то особенно сильно похоже, будто школу не бросили, а просто... идут уроки. Коридоры пустынны, за закрытыми дверями кабинетов ученики корпят над раскрытыми тетрадями в клетку. Негромко тикают на стене часы, отсчитывая последние секунды до перемены, которая прервёт это сонное оцепенение, шумной лавиной пронесясь по этажам. Вот сейчас... Вот-вот...
Лариса подпрыгнула на месте от грохота школьного звонка, только спустя мгновение осознав, что звука на самом деле не было — навоображала. «Накрутила себя», как говорили девчонки в институте.
Она поспешно отвела глаза от школьных окон — только для того, чтобы тут же встретиться взглядом с памятником, который, по словам Николая Иофановича, умел изменять выражение лица. Немного резким движением девушка повернулась к Ленину спиной. Гулять по двору отчего-то расхотелось. Лариса поглядела на горску гаек, оставленных ей сталкером. Задумчиво покачала в ладони, будто прикидывая вес, а затем ссыпала все до одной в карман куртки. Немного поколебалась. Потянулась выше, к нагрудному карману с надёжно застёгивающимся клапаном. Достала «искру». Зачем-то прикрыла сложенной ладошкой — так делают, чтобы огородить огонёк спички от ветра — и сжала пальцами с двух сторон. Пусть мерцает.