Девушка внимательно проследила за полётом и местом падения каждой гайки, чтобы избежать риска по неосторожности опять ступить куда-нибудь не туда — на какой-нибудь непроверенный сталкером участок.
— Не совсем поняла, — чуть свела она брови, выслушав Николая Иофановича, — Так всё-таки «больше осело» или «всё обычно»?..
— Но знаете, — добавила Лариса, чуть подумав, — Я лучше внутрь не пойду, побуду снаружи.
Она ободряюще улыбнулась спутникам, чтобы те не решили, будто её нежелание заглядывать в школу было вызвано чем-то особенным.
На самом деле причина имелась, но была это такая мелкая блажь, что упоминания вслух совершенно точно не стоила. Дело было в том, что Лариса ещё очень хорошо себя помнила школьницей. И помнила, что ещё в годы учёбы не очень любила бывать в других, «чужих» школах, всегда так похожих на её собственную и чем-то непременно отличающихся от неё, стоило оказаться внутри. Удивительно, но по-детски дурацкое ощущение неуюта при виде дверей в столовую и «раздевалку», поменявшихся местами, «неправильного» цвета занавесок в вестибюле, непривычно расположенной доски с расписанием уроков, никуда не делось со временем. И всё так же, через несколько лет после её собственного «Последнего Звонка», оно умудрялось возвращаться при каждом случайном визите в какую-нибудь из школ. Наверное, дело было в типовых школьных зданиях, одинаковых и неизменных для любого советского города. Из-за них казалось, будто находишься в том самом месте, где проучился столько лет, да только кто-то, не спросясь, взял и поменял всё на свой лад. Ну а представлять родную школу заброшенной и всеми покинутой, как эта, должно быть, совсем грустно.
Глупости, конечно. А прямо сейчас и подавно не хочется размышлять о такой ерунде.
Просто она лучше постоит снаружи. Может, пройдётся по двору, где неопасно — не выходя за пределы, обозначенные разлетевшимися гайками. Подышит свежим воздухом. Кстати о свежести. Запоздало сообразив, что шустрый ветерок задувает под куртку, Лариса запахнулась плотнее и поёжилась.