Мещерякова.
Ты бросаешь последний взгляд на муляж - как раз вовремя, чтобы увидеть, как фигура, резко дернувшись, поворачивается в вашу сторону, вскидывает руку и вновь застывает в неподвижности.
Ван Бурен. Мещерякова.
Вы идете по дорожке - обычная грязная улица на окраине. По обочинам растут мелкие астры, пестрят желтым, белым, бордовым, фиолетовым. Проглядывают вездесущие чернобрывцы. Идете не спеша, с оглядкой. Ван Бурен бросает гайки вемя от времени - тщательно исполняет инструкции сталкера. Гаечки ложатся в грязь ровненько, как по струночке, глухо шлепаясь в размокшую грязь.
Вот и домик - беленький, под коричневой черепичной крышей, ставни и наличники выкрашены в ярко-голубой цвет, обнесенный невысокой деревянной оградой такого же веселого цвета. Калитка заперта изнутри на засов, но изрядный кусок забора рядом с нею гостеприимно рухнул, через такую дыру не то что человек - лошадь пройдет с телегой прямо.
Скрип. Скрип. Это распахнутая входная дверь под редкими порывами ветра. Дзынь. Дзынь. Гайки звонко ударяются о бетонированную дорожку, ведущую к дому мимо колодца - тоже ярко-голубого. У колодца небольшая скамеечка, на ней лежит алюминиевый ковшик, ведро стоит, прикованное тяжелой цепью к вороту.
Небольшой предбанничек с каким-то комодом в углу, ведра-тазики, выстроенные в ряд. Всё вполне чистое - так и не скажешь, что добрый десяток лет стоят немытые.
Кухонька - просторная, светлая, занавески на окнах узорные, на столе скатерть постелена клеенчатая в красно-белую клетку. И запах. Вкусный, густой дух наваристого украинского борща. На столе стоит большая белая кастрюля с половником, из неё идет пар. Стол почти накрыт к обеду - расставлены глубокие суповые тарелки, ложки разложены, крупными ломтями нарезан черный хлеб, тут же миска с солеными огурцами, початая бутылка "Столичной" и граненые стопочки.
Табуретки расставлены вокруг стола, на одной из них валяется второпях брошенный фартук в малиновых розах. У одной стены вешалка, прикрытая занавеской - там толпятся какие-то пальто, кожухи, дождевики.
Из кухни еще три двери - видно, что в одной из комнат стоит диван, кресло. Две другие прикрыты неплотно
Виктория.
Голоса твоих спутников звучат глухо, теряясь за шорохом дождя. Они собрались смотреть какой-то дом. Пусть идут, ты подождешь. Замираешь на дороге, не обращая внимания ни на сталкера, ни на иностранца с девушкой, которые удаляются по дороге. Твой взгляд прикован туда - к дому твоей подружки. Тебе кажется... Нет, точно! У забора стоит женщина, так похожа на тётю Иру, Танькину маму. Она поворачивается, смотрит на тебя, машет рукой. Не помня себя, не видя больше ничего вокруг ты срываешься в бег, мчишься, роняя рюкзак, перепрыгиваешь через лужи. Быстрей! Еще быстрей! Как в тумане, в густом розовом тумане, не разбирая дороги, ничего вокруг себя не видя, лишь березку с алым галстуком и женскую фигуру у забора. Бежишь. Бежишь. Бе...
Егоров.
Пара любознательных туристов удаляется по дорожке, неукоснительно бросая гайки по пути. Гайки ложатся ровно, без каких-то там аномалий. Они подходят к дому, заглядывают, входят во двор через пролом в заборе. Всё, кажется, тихо-спокойно. Виктория стоит неподалёку, рассматривая муляж. И вдруг срывается с места, мчится туда, туда - к тому самому дому, где ты чувствовал дурное. Противное, скользко-холодное, до колик в животе. И кричит она что-то радостное, восторженное, отшвыривает рюкзак и врывается в невесть откуда выплывшее небольшое облачко густого розового тумана. Несколько мгновений туман висит над дорогой - за это время уже сто раз можно было из него выскочить. Потом муть рассеивается - как и не было её . Дорога пуста. Ни девушки, ни звуков каких-то посторонних. Только рюкзак брошенный сиротливо валяется.
l