За воротами Лариса снова притихла. Она пыталась понять, в самом ли деле ощущает нечто необычное, или успела себе навоображать, проникнувшись моментом. Что-то, вроде бы, и впрямь было. Но было оно настолько зыбким, неуловимым, неопределимым, что сомнения не спешили покидать растерявшуюся девушку.
Сперва она постояла, будто прислушиваясь к лесным звукам (точнее, отметила она про себя, к почти полному их отсутствию). Затем для чего-то зажмурилась и глубоко втянула носом воздух. И лишь после этого осмотрелась вокруг.
— Ой! — она заметила афишу и подошла к ней поближе, вчитываясь в название, — А я помню этот фильм. Очень хороший. Грустный, правда, душераздирающе прямо. Мы ещё с однокл...
Лариса не сразу услышала и вникла, о чём толкует их сталкер, а, когда наконец опустила взгляд на рисунок, замолчала, оборвавшись на полуслове. Напряжённо щуря глаза за стёклами очков, девушка внимательно всматривалась лицо пожилой женщины на афише. К заверению Николая Иофановича она отнеслась несколько скептически. В конце концов — слегка приукрашивать местные легенды — едва ли не трудовая обязанность каждого, кто водит туристов по достопримечательностям. Лариса давно привыкла не то чтобы вовсе не обращать на это внимания, а, как говорится, «делить надвое». Однако же... всё равно было решительно непонятно — зачем художнику понадобилось рисовать героиню с таким неподходящим ей выражением лица. Поразмыслив немного, Лариса решила, что, наверное, художник просто-напросто не видел фильма, а, услышав, что требуется изобразить «старуху, которая едет верхом на мужчине, оседлав его спину», по простоте своей решил, что оседлать себя мужчина дал не по доброй воле. Как в какой-нибудь сказке братьев Гримм про злобную колдунью. Конечно, у нас же не Япония. Советские мужчины не привыкли таскать на спинах своих стариков. Ну... просто не заведено.
Вот как всё просто можно объяснить. Лариса даже хихикнула негромко, одновременно мысленным усилием стараясь прогнать непрошенные мурашки, что никак не желали успокаиваться, пробегая вверх и вниз по спине.