- Что ж... это очень хорошо, - с некоторой степенью неуверенности заметил наемник. - Сандо... он бывает, приторговывает... кое-чем, - уклончиво сообщил Хуан. - В целом... это не всегда лег... в общем, одобряется... бывает можно найти интересные вещи, - наконец закончил мужчина и потер лоб, как если бы заболела голова.
- Того самого, на которое я вам так намекал, что практически всё рассказал...
Он посмеялся. Прерывисто и коротко. Забавляясь.
- Да... есть такое.
- Того самого, в котором мы попросили помощь вашу и ваших товарищей.
Метатель никак не стал комментировать это заявление. Не повел плечом и не совершил никаких иных действий, которые хоть как-то прояснили бы ситуацию или выдали его.
- ...отомстить за невинные души и предотвратить подобные злодеяния.
Эти слова так же остались без комментариев. Хуан вдохнул глубже, то ли сетуя на жизнь-злодейку, то ли соглашаясь.
- Я пойму вас, если вы пожелаете, расстаться с нами. Ваша жизнь и без того наполнена опасностями более, чем хотелось бы большинству смертных, но я всё-таки попрошу вас исполнить уже данные обещания!
- Я держу свое слово. Всегда, - был серьезный ответ. В какой-то момент тени, залегшие на лице авантюриста, приоткрыли его суровую решимость.
***
Прогулка до Трущоб прошла спокойно. Спасибо Хуану. Он вел путанно, но изрядно сокращая путь. Все прелести ночных улиц Аскатлы бедняцкого района как на ладони оказались перед глазами добропорядочного Маркано и прекрасного Сильвермарка. Грязь, нищета, нечистоты, крысы, бездомные люди и халфлинги, продажные грязные девки, потасканные и страшные, с шрамами, возможно когда-то блиставшие в красивейших дворцах столицы, а теперь мусор. Редкий предсмертный визг нарушает ночную тишину, как если бы кого-то режут в ближайшем проулке или подворотне. Озлобленные и бухие деятели плаща и кинжала проходят мимо, едва не задев плечом красавца полуэльфа. Позже путники замечают в темном углу рядом стоящих зданий странную шайку из троих людей или нелюдей (не понять точнее по кромешной темноте, воцарившейся в капюшоне плаща), которые о чем-то тихо договариваются, стоя у двух внушительных ящиков и при трех серьезного вида бугаях. Торговец хрупкого сложения, но бугаи с серьезными минами компенсируют его или ее физический недостаток, следя за каждым жестом двоих покупателей. Две зловонные бабки, вымазанные в чем-то, роются в помоях у одного более и менее приличного дома.
- О, я нашла конфету. Возьми.
- Нееет. Вчера брала. Не хочу.
- Да, хорошая конфета. Ладно... не хочешь, я возьму, - берет и съедает что-то.*
Толстые, они вскоре отходят от кучи и идут вразвалочку на кривых, как будто поломанных, ногах.
Трущобы предстали во всей красе. Жалкие бедняцкие лачуги. Поломанные судьбы. Отсутствие будущего и какой-либо надежды отсюда выбраться. Болезни. Голод. И главное: его жители на самом деле и не хотят выбраться. И помочь им нельзя. Потому что они будут сопротивляться, потому что оно все равно появится - этот гнойник общества. Нельзя ничего изменить. Разложение, отчаяние, упадок... Но и здесь можно заметить свет в окне, где хоть и в жалкой одежде отец поет испуганной девочке колыбельную, успокаивая ее, чтобы она не боялась темноты. И здесь не все стражи предпочитают надраться во время ночного патруля в Медной Короне дешевым паскудным элем и отыметь какую-нибудь симпатичную девку, только что приехавшую из деревни попытать себя в большом городе. Эти двое служителя закона - воины в кожанках, плащах стражей и при дубинках, искусно прячась, подловили вылезающих из дома воров с награбленным добром. Одного вырубили с удара под челюсть. Второй получил в грудь, а потом сверху по голове.
- Чисто. Ты стой, я позову Лареля. Замели, наконец, ублюдков.
***
Наконец, троица добралась до старого домика всего в два этажа. Очень низкий, словно в нем живет карлик. И дверка маленькая. На прибитой у верхней части косяка висит подсвечник на цепочке. Слабо отсвечивающий серебряной нитью в лунном свете символ опечатывает дверь. Небольшая лесенка подводит к двери. Покосившаяся и старая хибара с мелкими квадратными оконцами, почти не пропускающими свет и в лучшее время года. Мелом коряво на двери писано "Уехал", а ниже "до понедельника". Хуан взошел по ступеням и, наклонившись на бок, постучал, не обратив внимания на записку.
- Старик! Стаааарик! - долбясь в дверь. - Открывай! Открывай, старик!
Поспешно сошел со ступеней и отступил к спутникам, дожидаясь реакции. Трое простояли в безмолвном ожидание в темноте пару минут.
Хуан собирался уже пожать плечами и сказать "видать, точно убрался из города", но в окне мелькнули приглушенные лучи свечного света и вскоре дверь распахнулась. На пороге в сером балахоне, больше напоминающем ночную сорочку, стоял старый морщинистый гоблин. Сгорбленный. Глаза белые, как дымкой заплывшие. Рот сжат, что губы превратились в одну тонкую полосу. Нос нахмурен. Через правую часть лица идет старый шрам, пересекая глаз. Голова и руки замотаны пожелтевшими бинтами. Три бородавки над правым глазом. Держит свечу в руках. Видит или не видит, непонятно. Вперед смотрит. Сорочка длинная с рваными краями, что по полу волочатся. Обут или не обут – не понять.
- Чо надо? - с порога круто спросил голосом вредного старикашки.