Как и предсказывали вчерашние облака, утро пятницы двадцатого сентября 1867 года сменило обличье, и вместо солнечной ясности небо города заполнили тяжелые низкие тучи, беспокойные и серые. Идти пешком по такой погоде не было и речи, к тому же, пока Солли и ее брат собирались, начал накрапывать дождь, и было решено взять взамен карету. В то время как по крыше, в такт копытам лошадей, стучал мелкий дождь, баронет и его сестра могли разве что смотреть из оконца на проступающие сквозь посеревший Ним яркие осенние деревья, слушая как на углах, под навесами пабов и крытыми театральными тумбами, мальчишки-разносчики выкрикивают последние заголовки.
Пропажа молодой леди Эстер уже успела обойти все газеты, и была главной сенсацией дня, так что даже если за завтраком Джордж пренебрег чтением, избежать новостей сейчас было невозможно. На поиски девочки были брошены все полицейские силы Нима, и недавно назначенный на эту должность Главный Констебль, Колин Вильямсон, направлял эти силы лично. Лэгги пообещали тысячу фунтов - неслыханное богатство - любому, кто укажет где находится молодая Эстер или ее похитители, и десять гиней любому, кто поможет следствию. Цыгане тоже не обошли внимание публики, и пронзительные голоса мальчишек звонко выкрикивали об огромных цыганских псах, натасканных на ловлю людей. Проверялись корабли, баграми прощупывалась река. И пока - никаких следов пропавшей девочки.
К Леггам было решено заехать вначале, и у поместья Бонэмов встретило не меньше пяти карет, прибывших еще ранее выразить свои соболезнования и оказать поддержку. Джордж без труда узнал карету Кармайклов, а Солли, в свою очередь не могла не заметить карету Уотчестров - ведь только в прошлое воскресенье Лидия хвалилась их новым приобретением вишневого дерева. Полицейские в высоких уставных шляпах отгоняли многочисленных зевак, жадно обсуждающих распоследние сплетни, но Бонэмов никто не задержал, и Джордж с сестрой без помех проследовали в наполненный тревогой и горем особняк, где подтянутый, но постаревший дворецкий принял их плащи и шляпы. Никто не улыбался, все говорили тихо, и место, которое Солли всегда помнила как оживленный, многолюдный дом, казалось захваченным незнакомцами с угрюмыми, потяжелевшими лицами. Правила приличия требовали засвидетельствовать свои сочувствия горестным родителям, и Джордж вскоре обнаружил себя перед леди Августой Лэгг (лорд Лэгг был спешно вызван из Лондона в Ним телеграммой). Женщина, которую Солли помнила как пышную, цветующую даму, словоохотливую и падкую до сладостей, сейчас казалась сдувшейся самой в себя, и даже тройная нитка жемчужин не разбавляла, а словно напротив, оттеняла ее исплаканные красные глаза и побледшевшую кожу. Окруженная подушками и служанками, леди возлежала в глубоком кресле, обмахиваясь веером, и корзина печеья неподалеку от ее руки, уже опустела более чем наполовину несмотря на довольно ранее утро. Запах ландышевых капель стал ощутим как только Джорд и Солли подошли ближе, и один из близнецов Лэгг, кажется Джонатан, держался неподалеку от мачехи, таращясь в стучащий за окном дождь и время от времени морща нос.
- Здравстуйте, здравствуйте. - Леди Августа было приподнялась из кресла, но тут же обмякла, упав обратно в объятия подушек. - Простите что не приветствую вас должным образом, но у нас такое горе, такое горе...