Брат Марк сел на ложе и задумчиво посмотрел на куски пергамента в своей руке.
Эти послания из далекого - теперь уже действительно далекого - прошлого было неожиданным и, несомненно, тревожащим. Тревожащим не угрозой давних врагов, - ибо чего бояться перед близящимся судом Господним, кроме Его Гнева? - и даже не мольбой Эмилии, как таковой, но этой неожиданно вынырнувшей связью, чужим уже именем, чужой уже жизнью, снова пытающейся вовлечь его в скорби земной юдоли.
Он оставил все это позади после смерти Юстиана. И во время долгого путешествия сначала через земли великой империи, избегая свирепых болгар, через беспокойное Адриатическое море и затем через солнечные земли этого древнего полуострова, он становился все менее и менее Димитрием Малейносом, до тех самых пор пока не переродился во Христе, здесь, в этих простых стенах. Господь показал ему ошибочность прежнего пути, пороки гордыни, греховность упивания властью, бремя привязанностей, что побуждает к искушению и отворачивает душу от царствия Его. Начав как беженец, ныне брат Марк видел это путешествие как истинный путь.
Монах обвел взглядом простые стены. Клятвы, что он принес среди них, не были пустым звуком, временной прихотью, существующей, чтобы быть отброшенной в сторону как только прошлое снова напомнит о себе.
Он снова посмотрел на исписанные торопливым подчерком листы, тяжело поднялся, и, сложив все обратно в самодельный конверт, отправился в келью к отцу-настоятелю, вежливо здороваясь со встречной братией и получая в ответ столь же сдержанные приветствия. Кто-то мог счесть ироничным, что он, ранее принимавший решения за сотни людей, и неоднократно державший мир между двумя нациями на кончиках пальцев, ныне должен был получать разрешения на чтение, на путешествие вне стен обители, на разговор с приезжими, но брат Марк находил это правильным. Сейчас он не беспокоился о себе, вне зависимости от того, кто придет по его душу. Не беспокоился и о ребенке - в конце концов Господь дал, Господь взял, и брат Марк считал год благим, если из десяти рожденных в ближнем селении детей к году доживали пятеро; Эмилия же была молодой здоровой женщиной, и даст Бог, родит еще многих. Ей он мог ответить лишь молитвами. Но и умолчать это письмо, вне всяких перепон доставленное к его двери, брат Марк не считал правильным.