Раскаленный шар, похожий на глаз какого-то неведомого монстра, дома хамелеоны, вспоминающие свои цвета, теплый ветер, прикасающийся к щеке как рука отца. Рассвет.
Сегодня надо идти. Одна Мари вышла бы задолго до рассвета, слишком жарко в, лишенных растительности, пустошах да и день время человека - самого опасного из тварей Пыли. Но она не одна. Пятеро человек. Пять незнакомцев, раньше и два незнакомца сразу было для Вороны слишком много, а тут пять.
Из всех команды только негр внушал доверие, простой парень, с тяжелым детством, пожалуй куда более тяжелым чем у самой Мари. Да может еще Амато, этот слишком умный, чтобы быть подлым.
Двое американцев наемники, такие бросят, если решат, что их драгоценной жизни что-то угрожает, а то и убьют, если увидят в этом выгоду.
Немец... Этого Мари ненавидела, безотчетно, на уровне инстинкта. Чужаки не знают, соотечественники не помнят, кроме может горстки выживших еще с тех пор. Но она, в отличии от других, может видеть и слышать больше. Ветер иногда доносит шелест листвы, в завывании ветра, гуляющего по завалинам, слышится человеческая речь, холодные печные трубы пахнут теплом и домашней стряпней.
Она не помнит как было, она знает точно.
Рука непроизвольно сжала рукоять маузера. Это оружие знает не одну человеческую смерть - 17 зарубок на деревянной кобуре-прикладе. Одно движение и проклятый колбасник станет восемнадцатой.
Ворона закрыла глаза и медленно выдохнула. Это чужая память. Чужая наведенная ненависть, в умершем мире каждый миллиметр помнит только страх и боль, призраки могут только ненавидеть. Да и оружие чужое, чужие зарубки, самой девушке еще ни разу не пришлось стрелять в человека.
- Амато... Амато, утро. Надо идти.
Внизу шумно, наемники уплетают за обе щеки, Ананси не отстает, да еще и успевает тараторить без умолку. Мари тихонько пристроилась с краю со своей порцией и стала слушать.
А вот и посетители, Ворона мысленно сжалась, поэтому-то лучше уходить до рассвета. Задолго до. Сейчас кто-то резко ответит, тот что по-доровее полезет в драку, начнут стрелять...