Позади — пять суток без сна. Пять суток напряженного ожидания, погруженного в ощущение полной нереальности происходящего. Все уже настолько привыкли к тому, что здесь называют «войной», что в то, что зовется «перемирием», никто не верит. Но это проблемы неверующих.
Сердце надсаживается, перекачивая загустевшую, с растворенной в ней летальной дозой кофеина, кровь. В легких осело столько табачного дыма, что, кажется, один вид сигареты, будет вызывать отвращение до конца дней. Который, судя по ощущениям, наступит секунд через пятнадцать. Перед глазами стоит неотличимое от дыма, такое же сизо-выгоревшее небо. Он видит его, даже когда глаза закрыты. Веки словно вымазаны им изнутри. В дымке виднеются вершины далеких гор, в ней растворяется игла пытающегося сшить небо с землей минарета. Эта картина уже так осточертела, что Роберт приоткрывает глаза, несмотря на то, что даже неяркий свет бьет по ним не слабее прожектора. Прайс начинает приходить в себя. Окружающий мир постепенно приобретает четкость. Он лежит — надо заметить, нагло не сняв заляпанные засохшей грязью ботинки — на чем-то вполне мягком. По сравнению со спальным мешком, брошенным на пол полуразрушенной школы — практически королевское ложе. Слегка качает. Корабль или поезд? Методом логического исключения, Роберт постепенно осознает, что все-таки поезд. Купе даже с какой-то претензией на комфорт. Окно, обрамленное колышущимися занавесками. Стаканы с какой-то жидкостью и коробки с чем-то на откидном столике.
Следом приходят звуки. Стук колес на стыках, скрип старого вагона, дребезжание подстаканников. Тихий посвист ветра, задувающего в щели оконной рамы. Непривычно. Чего-то не хватает... Роберт несколько секунд ворошит память и наконец понимает — не хватает далекого орудийного грохота и шелеста разрываемого снарядами воздуха.
А потом и — о чудо — появляются цвета. Становится понятно, что жидкость в стаканах — скорее всего чай веселенького цвета мочи молодого поросенка. Занавески оказались мерзкого, но такого родного темно-коричневого цвета. Коробки — синими, а кубики в них стали сахаром. Приобретя цвета, с дружелюбностью и уютом мир где-то прокололся. Хотя... Осмотр купе показал, что он в нем был не один. Провалившись в вязкое полузабытье сразу, как голова коснулась подушки, Роберт не запомнил, чтобы в купе появлялся кто-то еще. И — очередное чудо — в попутчиках у него оказалась девушка. Конечно, население БиГ'а не ограничивалось только мрачными бородачами с автоматами, но тамошние женщины... в общем, не вдохновляли. А попутчица казалась частью другого, большого, мира, который ждал его за желтой линией на полу загребского аэропорта. Наверное, добрый знак.
За эти двадцать три месяца он почти отвык от того, что кто-то еще называл «светскими беседами», но и просто молчать было как-то... неприлично. Это ощущение даже позабавило Роберта. А тут еще и уровень никотина в крови наконец понизился до отметки «лошадь в безопасности». Другими словами...
— Хм — негромко откашлялся Прайс — Вы не против если я закурю?