Я бил его, и бил его, и бил. Бил и калечил. Костяшками разбивал брови, выбивал зубы, оставлял гематомы на нежной коже щёк и висков. Я видел перед собой только свои кулаки и его лицо. Сперва — светлое, чуть небритое мужское лицо. Потом — кровавую кашу из сгустков крови и содранной кожи. Удар, удар, удар. Вся злость, вся ненависть и ярость выливалась с каждым прикосновением к его коже. Как пушечные ядра, один за другим кулаки уродовали её, не оставляя ни одного живого места. Я — метафора на художника-абстракциониста. Он — мольберт. Мои руки — кисти. Из белого в кроваво-красное. Из пустоты в цвет. Из ничего во всё.
Слёзы. Предательские слёзы затекли по моим осунувшимся щекам. Я ослабеваю. Я теряюсь. Я махаю по инерции, уже ничего не желая. Мои удары больше не сочатся гневом и ненавистью. Они слабы. Я слаб. Я плачу. Всхлипываю, трясусь и плачу. Я не понимаю, что происходит. Я — не я. Я заваливаюсь на спину, падаю на мягкую, усыпанную отмершими листьями землю, сжимаюсь, трясусь и плачу. Я не понимаю. Я ничего не понимаю. Это не я. Этого всего не существует. Всё — лишь злой, навеянный чем-то кошмар. Это иллюзия, это бред.
Есть раскинувшееся синие небо у меня над головой. Есть плывущие по нему редкие белые облака. Есть этот воздух, этот лёгкий ветер и шелест листьев. А всего, что ниже — не существует. И меня не существует. И гнусного запаха свежей крови, ударившей мне в нос, тоже не существует. Это всё иллюзия. Наваждение. Кошмар. Этого нет. Нет.