На протяжении всего пути до палат царицы Чарльз молчал, пребывая в тягостных раздумьях на метафизические темы, связанные со своей, как он полагал, уже начавшейся загробной жизнью, а потому, когда царица назвала их «пришельцами из мира живых», несколько воспрял духом. Впрочем, радость быстро ушла, сменившись вдруг накатившей тупой апатией. Чарльз искренне пытался заставить себя восхититься красотой убранства дворца, царственным величием Нефер-Нефер-Атон, да хоть даже фактом говорящей мумии — но у него не получалось: виконту не хотелось смотреть ни на стенные росписи, ни на големов-ушабти, ни на царицу, ни на спутников даже — виконта тошнило. Виконту были безразличны красота и величие. Виконту только хотелось вернуться в Лондон или ещё лучше в замок Нэвот, повидать маму, бабушку, братьев и сестёр (их у него в общей сложности было аж десять), полежать в пуховой постели, выпить пунша, принять горячую ванну, о да, ванну принять, вот этого хотелось больше всего.
Не удержался виконт и тихонько вздохнул. Ещё раз попытался прислушаться к словам царицы, которые старательно переводил для них мистер Питри. Что-то про своего мужа и ушабти. Чарльз согласно кивал на слова учёного, но мыслями опять был уже далеко отсюда. Низкое, недостойное чувство жалости к себе вдруг накатило: ну почему со мной такое случилось? Ну почему не с кем-нибудь ещё, а вот обязательно со мной! Какого дьявола я вообще пошёл в эту гробницу? Ох, Пит, старый пройдоха Пит — ни черта лысого ты не знал о египтологии и фараонах, а рассудком своим деревенским, крепким, посконным, оказался умнее многомудрого мистера Питри, чего уж там про Чарльза говорить.
Чарльз устыдился своих мыслей, одёрнул себя и снова принялся слушать. Но говорить уже закончили, предложив «пришельцам из мира живых» перейти в какие-то покои. Ну что ж, в покои так в покои. Чарльз не был настроен спорить и пошёл вслед за всеми.
Добравшись до покоев, виконт сел на лавку, давая отдых гудящим ногам, откинулся, упёршись спиной о край стола. Хотелось снять ботинки и вообще прилечь, как вон Кингсфорд, но не решился пока, сидел. Курить не хотелось, есть, может, и хотелось, но больше хотелось просто отдохнуть, прилечь куда-нибудь — да вон хоть на пол! — поднять воротник куртки, подложить кепку под щеку, отвернуться носом к стенке и лежать так, и, может быть, тихо-тихо застонать под нос что-нибудь, так ведь жалко себя несчастного, так ведь мне плохо сейчас, так тоскливо. Чёртовы фараоны, чёртовы ушабти, чёртов Египет, чтоб им всем провалиться.
Нет, надо собраться с духом, нельзя позволять этой апатии и тоске себя победить — даже не потому что, если лежать носом к стенке, то уж точно никогда отсюда не выберешься, а только лишь потому, что вести себя так нельзя. Нельзя и всё тут. Низко это и недостойно. Чарльз поморгал, продирая слипающиеся уже глаза, и снова постарался прислушаться к словам мистера Питри. И даже сказал что-то про гарем. А тут и гость пришёл. Плохо, что Чарльз не мог поддержать разговор с ним.