Вместе с погруженным в себя капитаном, через полумрак коридора, назад — к тусклому свету казённой комнаты, к скромно сервированному столу. Ужинаем молча. Вернее, они ужинают, а мне довольно. Сижу, сомкнутые замком кисти рук возложив на стол, озираюсь вокруг. Усталым взглядом скольжу по дощатому полу, по шероховатой штукатурке стен. Ветхий комод, вешалка за ним. Бронежилет там висит, молчаливым напоминанием о неспокойной Степи. Но интерес скорее добротного вида ящик на полу вызывает. Заперт, скорее всего. Любопытно, что в нём: оружие, патроны, оборудование, документы, килограммы какой-нибудь дури? В любом случае, не след лезть без разрешения. У всякого гостеприимства существуют границы и лучше не искать их пределов. Предчувствие, правда, тяжелое. Будто в содержимом ящика вскоре может возникнуть необходимость. Один доисходный драматург говорил, если не ошибаюсь, что если ружьё висит на стене, то оно обязано выстрелить. Только не постановка всё это. Скорее наваждение, морок. До боли реалистичный, до зубовного скрежета правдивый. Хлебнув всей этой грязи и горечи, ощутив смерть в экстремальной близости, уже не ждёшь ничего хорошего. Тревожно. Словно нечто звериное в тебе, ощущая угрозу, скребётся в углу. Но любой человек до некоторой степени наивен в своих чаяниях. Так и мы сейчас, надеясь укрыться здесь, избежать участи куска мяса под ножом карателя. Рано или поздно одна из заинтересованных сторон обнаружит троих человек с федеральными татуировками. Шансы на эвакуацию с оккупированной мидмирцами территории? Более чем туманны, вероятно — близки к нулю. И всё же надеешься. Машинально желая спокойной ночи товарищам, растерянно вглядываясь в их лица, словно в последний раз. Грезишь о лучшем. Хотя бы для них. Выключая свет, разуваясь, ложась на бок поудобнее. Закрываешь глаза. Веки слегка подрагивают, дыхание выравнивается. Обрывки мыслей. Образы, силуэты. Из них один всех четче, светлей, насыщенней. Оракул. Благодаря ей лишь — вновь живой. Не зная, проснусь ли, засыпаю.