Эбигейл не двигалась. Ничего не делала. Не слушала голос разума. Не играют эти парни с ними. Не играют! Упрямилась. Губы шептали умоляюще "стой!", "стой же!", но голос не вырвался, а осознание будущего больно резало невидимым ножом. Снова все повторялось. Снова пришла смерть. Глаза Фишер широко распахнулись. В Удивление. В Ужасе. Не за себя. За нее, глупую упрямую дуру.
- Бляяя... - только и вырвалось из уст, когда послушник прожал курок автомата. Закрыла руками лицо. Провела вниз ладонями, закрывая глаза веками и пытаясь осознать или забыть происходящее. Все погибли. Все. Оттянувшаяся от движения губа издала чмокнувший звук. Фишер стоит и смотрит на тело погибшей. "Не сберегла... - мелькнула мысль, по сути неправильная в корне". Все что она знала про Эбигейл это пара часов вместе. Разговоры ни о чем. Пустые бесплотные и неосуществимые планы. Но все равно внутри закипала злость (на себя) и горечь потери раскатывалась по всему телу. Слез не было. Они не являлись. Перевела взгляд на заговорившего мидмирца. Как-то все сразу понятно стало. Эби хотела умереть. Это чувствовалось раньше. Пахло упадком. Всегда от людей пахнет иначе, когда они жаждут успокоения. Фишер сжала кулаки. Вновь показалось, что стоит перед жрицей в храме. Только в этот раз все по-настоящему, как оно должно было быть. Кровище, трупы, стрельба, предательство, малодушие, слабость, темень и дуло. Глазами влажными на послушника посмотрела. Вопрос читается в них: "За что ты мне этот выбор даешь?". Она знает ответ, но все равно спросить каждый раз хочется. У каждого свои причины. Всегда. Даже если приказ есть. А она стоит не двигается, даже с ноги на ногу не переступает. У ног красная жидкость растекается подобно озеру у подножия горы. Тихо наблюдает за тем, как убийца... верно и в тоже время неверно (кто тут прав, кто виноват... все и никто, и так всегда, чтоб тебя!) гильзу поднял. Отряхнул. С каким чувством? Нежность? Ласка? Какое-то удовольствие маньяка в нем сквозило, которое ей не понравилось. Прижал гильзу к маске, словно дух впитывая, запоминая. Ерунда, верно? А в глаза бросилось. Но именно за это она бы с удовольствием его убила, потому что нежится со смертью. С душой чужой, отказавшейся бросить федерацию. А теперь ей протягивает это. Слов нет, чтоб обозначить все мысли, все ассоциации, которые вызывает вещица. Фишер слабо слушает мидмирца. Слова доносятся до нее как угасающая песня над морской гладью, уносящаяся в даль и затихающая с каждым словом. Неразборчивая. Она все смотрит на послушника с тем же страдающим вопрошающим лицом оставшегося одного, совсем одного, человека. В ушах звенит звук выстрела. Перед глазами только три важные детали: гильза, лицо послушника, скрытое маской, на которое хочется взглянуть, чтоб как человек человеку, глаза в глаза посмотреть, и кровь оттеняющая мрак. Легкая дрожь пробегает по телу. Не от страха. Тот давно умер. От... новых ощущений. От той самой неправильности. И сказать хочется ему, что фигня оно все. Не нужен вам никто. Нет здесь конкуренции. Только в башке она у вас. И тех, кого вы марионетками своими умело делаете. И смерть ее не стоит моей жизни. Надумка. Бред. Просто... не сумели создать крысиного льва в этот раз.
Фишер разжимает кулак и протягивает руку к гильзе.
- Несчастливый, но ее, - произносит фразу хриплым, надтреснутым, голосом. Странную. Какую-то ломанную. Пустая темная жизнь и только пара теплых настоящих воспоминаний. И как-то стоишь, сжав металлический цилиндр и понимаешь, что в этом мире ничто неважно кроме тех пары минут в темноте сидя плечом к плечу. И хочется еще что-нибудь сказать, да уже поздно. С момента выхода из темноты произошедшее, наконец, по-настоящему взволновало ее. Чужой человек, которую она совершенно не знала, которая не знала себя, но... "За что, сука?! За что?! - мелькала укоряющая тупая мысль".