Когда гора мышц одноглазая выразила желание на другую сторону перебежать, Иленсол даже не удивилась. Еще в капсуле Харольд показал себя большой эгоистичной скотиной. Но обидно ей стало до одури. За то, что эта животина тупорылая наверняка человеком себя считает. Таким же, как Джейкоб Мур, например, который раненый, переломанный весь, их, здоровых, утешить пытается. Подбодрить как-то. Слова незнакомые шепчет на мертвом, сухом языке. Или таким же, как Миренко, что тогда, в капсуле, бинт свой отдал. Раненый сам. По первой же просьбе. Или как капитан, который даже сейчас о них с сержантом думает едва ли не больше, чем о себе. Не за себя просит у коменданта.
Благодарность, омерзение и страх. Мешанина чувств. С ходу не разобраться. Воздух горячий голос коменданта нового разорвал.
В первый момент подумала: ублюдки, ребенка мучают. На цепи держат, как животное какое. Но когда зашипела девчонка, когда отпустили ее, когда на стену бросилась и к ним поползла задохнулась от ужаса на секунду. В Мура вцепилась хваткой мертвой, уже не столько его поддерживая, сколько себя стараясь по эту сторону страха удержать.
В душу заглядывает, сказали. А если зло видит, не когтями ли вырвать пытается?
Надо о чем-то хорошем подумать. Не о крови и внутренностях, по капсуле размазанных, не о крестоносцах жестоких, не о мудаках-перебежчиках. А в памяти, как назло, ничего светлого нет. Кроме запаха мяты той, что у завода росла. С листьями метровыми.