Паша слушал. Вслушивался. Он хотел узнать, раскрыть секрет, секрет этого цветка. Её суровости, властности и ранимости. Что же двигало этой женщиной, когда она поселилась тут, и начала создавать этих... кукол. Что она вкладывает в них? Душу? Сердце? Страсть? Все вместе? Она говорит, что хочет дабы научили любить, но сейчас всячески просит любить её. Любить любую. Любить такую, какой она есть тут. В этот момент. Любить её, и никого другого.
В этот момент что-то будто укололо Гарайкина. Прямо в сердце. Глаза заслезились, но ни одна слеза так и не была обронена. Паша склонил голову, и посмотрел на стол. Повсюду были куклы. Незавершенные, начатые, проекты или, или, или... Голова начинала крутится от изобилия этих кукол. Комплекс. Западня. Куклы. Женя. Женя... Откуда она знает что его нет? Почему. Почему она знает, а он не ведает. Почему ему все еще хочется ей помочь? Не использовать, не сломать, как куклу, а помочь. Помочь как человеку. Как себе.
Грусть, тревога, страх. Вот что увидел Павел, подняв взгляд на Лилию. И почему-то ему еще казалось, что надежду. Маленький лучик надежды. Он? Почему... Налоговик приблизился к женщине, так, чтобы еле касаться своим лбом, её, и глядя в глаза спросил.
- Ты любишь творить?
Но ответить сразу не давал. Медленно провел пальцем по её губах, и продолжил.
- Тебе нравится создавать?
Он пытался усмотреть в ней то, что так резало его сердце, терзало душу, что вызывало радость и боль.
-Тебе ведь по душе симфония рождения красоты, да?
Для Паши сейчас был тот момент, когда ощущаешь, что падаешь в низ, куда ниже всего того, о чем предупреждают, когда скользишь ко дну, но останавливаться - не хочется...
- Когда любишь, то пустоту заполняет ненависть. И страдания становятся банальны.
Гарайкин медленно отодвинул их от стола, так, что бы они теперь стояли в пространстве свободном от оград.
- Когда любишь, кажется что все хорошо.
Немного отдалился, но не отпуская её из рук, и не давая её рукам отпустить его. Взгляд в глаза.
- Но хорошо это приходит с пыткой. Когда кажется, что так сладко страдать, а страсть становится тюрьмой.
Голову опустил и еле слышно прошептал.
- Сложить оружие, поддаться чарам и начать танец окрыленной боли...