Если бы кто-то спросил Мими впоследствии, какая мебель стояла в тех покоях, что висело на стенах, какого цвета были занавеси, она к своему стыду лишь пожала бы плечами.
К чему сейчас были детали, если они просто служили дополнением к той, на которую нацелилось все внимание Милены.
По лицу ее, спокойно-вежливому, по традиции нельзя было вычислить чувства, сменяющие одно другое и создававшие внутри хаос до тех пор, пока рыжая не приказала голосу разума их перекрыть.
Примитивное понятие о конкуренции двух самок, безусловно, нельзя зарубить на корню, прикрываясь идеалами сосуществования или благородного отказа одной в пользу другой, но стоило ли говорить, что Милена, войдя в те самые покои, испытала не ревность и не злость, не обиду и не отчуждение - внутри ее рыжей головы кружилось восхищение. Восхищение выбором Габриэля, переросшее в принятие этого выбора, в согласие с ним, в осознание, что так и должно быть - вот так мило, нежно, в темно-зеленом платье все это и должно быть.
Оказывается, испытывая к кому-либо сильное чувство принимаешь и любишь также все, что окружает, что выбрано, что любимо тем, на кого это чувство направлено.
Так, восторгаясь Габриэлем, Мими восхищалась и его женой - его выбором, и так восхищалась бы она его детьми...
И имя этому сильному чувству "страсть", потому как любовь невозможно разделить с соперницей. Осознав это, Мими успокоилась. Впервые за последние годы. И безмятежная улыбка была тому подтверждением...
Ой ну как так?! Кальт! Милена едва заметно дернула носиком, поморщившисьЮ - а "как Ваше самочувствие" "Как дорога?" "Отобедайте, отужинайте, откушайте"?!
- И нам весьма приятно познакомиться с Вами, - легкий кивок, обворожительная улыбка, - не сочтите за грубость, леди Мелиглосс, могу я присесть с дороги? - Мими чуть задела Кальта, напоминая о манерах, и проследовала к витому креслу, стоявшему дальше всех от столика, за которым восседала жена Габриэля.
После избытка чувств, протоптавшихся как слоны по ее самолюбию, надо было хотя бы присесть.