Волею Богов и с благоволения судьбы, Ойкумена перешагнула через порог и вступила во Вторую Эпоху. Но это событие, само по себе грандиозное, не было замечено народами, населявшими ее: их жизнь продолжалась в том же русле, что и прежде – мирном иль военном, тяжелом иль беспечном, и порой столь же непредсказуемом и неожиданном, что и витиеватый росчерк молнии, прорезающий пасмурное небо.
Лишь один народ сумел отметить вступление во Вторую Эпоху с достойным этому событию размахом и помпезностью, но о нем я поведаю чуть позже…
Эвит
Мирное столетие, пусть и порой нелегкого, но все равно благополучного бытия на летающем острове сменилось иным столь же мирным столетием.
Дым оставил Западный Край, вернув эвитам украденные земли, что были снова ухожены, засеяны и пожаты. Беженцы вновь обрели свой родной дом, а сердца эвит успокоились и изгнали из себя тревогу – опасность миновала…
В Орь Мунлау, тем временем, продолжалось кропотливое наблюдение за передвижением острова эвит. Неугомонные мунэвиты, пытаясь отследить малейшие изменения, испробовали сотни различных способов – они ставили столбцы на одной линии с вулканом, чтобы потом, прищурившись, узнать, куда он сдвинулся; они строили целые здания, где окна располагались в строгом порядке, позволявшим сквозь них выяснить все те же отклонения, - и, признаться честно, добились в этом немалых успехов.
Ими были изобретены специальные аппараты и инструменты, с помощью которых они фиксировали смещение их острова относительно земель под ним. Также они в точности просчитали движение солнца по небу, научились считать годы, месяцы и даже часы.
Мунэвиты изучили звездное небо, дав названия большинству созвездий по образам, что возникали в непорочных умах при взгляде на них. Они научились определять перемещение острова по этим звездам, что позволяло им, сводя все сведения воедино, выяснять его точное местонахождение и даже возможный поворот вокруг собственной оси.
Но, возможно, самым сложным, а точнее, тяжелым, было последнее достижение в этом веке – наконец, была достроена лестница, спустившаяся с Западного Края до самого дна острова. Ступени, прорубленные в каменной породе, выходили на небольшую деревянную площадку, подвешенную над пропастью, которая позволяла оглядеть происходящее ровно под землями эвит.
Как оказалось, Врата Энкавматы теперь находились практически ровно под центром острова, продолжая коптить его дымом. Но теперь весь этот смог стелился по каменному потолку, нависшему над вулканом, и уходил затем в сторону от зависшей в воздухе земли – а потому на поверхности дыма практически не наблюдалось.
Этим же и объяснилось неожиданное потепление, особенно в Тсарь'Криони, где снег таял на протяжении всей зимы, стоило ему только коснуться земли, - ведь вулкан теперь старательно прогревал огромный остров.
Посчитав количество пережитых снежных зим, эвиты определили год поднятия их в воздух – это произошло ровно 700 лет назад. Назвав эту дату Моментом Вознесения, они приняли решение начать летоисчисление именно с этого года. Все эти прошедшие 700 лет были названы Временем Неведения, после которого уже наступило Время Знания.
Итак, заканчивался 8ой век с Момента Вознесения Эвит.
Фриллорини
Поначалу, конечно, все были возмущены. Особенно маги-архитекторы – в их творческих умах, созидающих прекрасные, тонкие, пронзаемые лучами солнца дворцы, никак не укладывалась сама мысль: творить нечто темное, мрачное и совсем нежизнерадостное. Это шло вразрез с какими-либо понятиями об архитектуре и вообще мироустройстве.
Споры шли не на жизнь, а на смерть – до истерик, до пены изо рта, до безумных воплей и до отчаянных обмороков. Правда, в основном, с этим переборщала сторона более классического стиля…
Со стороны же морров чаще случалась мрачная замкнутость, тяжелые, печальные и молчаливые взгляды, пытающиеся объяснить всю скорбь, таившуюся в сердце гениального архитектора, а иногда и настоящие срывы – не говоря ничего, бледный и чопорный творец поворачивался спиной к голубокожим и уходил от них прочь. После чего запирался в своей мастерской и выкладывал на водорослиевые папирусы все свои мысли и чувства, касательно заблуждений этих «беспечных глупцов», что никак не могли понять своими скудными умами всю глубину трагедии, охватывавшей каждого подводного архитектора, да и что говорить, каждого морра вообще.
Но так было поначалу. Со временем же, эмоции улеглись, а точнее, потекли в других направлениях, и споры прекратились. Фриллы все вместе пожали плечами и пробормотали нечто в стиле «У каждого свое восприятие этого мира и того, как он должен это восприятие притворять в жизнь… В этом и вся суть творчества».
Морры же по одиночке в своих темных и жутких лабораториях приходили к выводу, что этих бестолковых переубедить не было возможности, и что каждый настоящий морр обречен на одиночество в своих взглядах.
И вцелом все закончилось мирно, хотя и не без горького послевкусия – еще долгие годы после случившегося «Великого Раскола Фундаментальных Направлений в Искусстве» архитекторы, да и все остальные творческие души, коих среди морских эльфов было не сосчитать, в каждом своем произведении пытались будто бы плюнуть в лицо вражеской стороне.
Дворцы фриллов строились из невесомого стекла, из множества мелких трубочек облачками брызг били маленькие фонтанчики, и все это изящество играло на солнце всеми цветами радуги, переливаясь и умиротворяющее журча. Они словно бы говорили: «Да поглядите, насколько прекрасен этот мир! Сколь много в нем чудесного, невероятного и радостного! Жизнь полная счастья!».
Но мрачные стрельчатые окна замков морров, тая в темных глубинах вод еще большую тьму и холод, монументальным своим видом, жуткими скульптурами, да не менее жуткими витражами, отвечали им, монотонно и тяжко, сбирая всю печаль мира в одних и тех словах: «Вы ошибаетесь. Мир – это боль и мрак».
Но вскоре эльфы овладели новым искусством – кораблестроением, и все внимание передовых творцов переключилось на этих монстров.
Поскольку художественный ум мыслит не так, как обычно, а… художественно, в качестве кораблей фриллорини решили использовать гигантских кальмаров. С раннего возраста особые маги, гордо именовавшие себя «капитанами», приручали маленьких кальмариков, крадя их волю и заключая ее в амулеты.
Пользуясь амулетом, они дрессировали этих жутких тварей, нисколько при этом не считая их таковыми, и выращивали в результате небольшие корабли. Когда кальмар же достигал необходимых размеров, в дело включался маг-архитектор, «строивший» из корралов обтекаемую палубу. Палуба пристегивалась к кальмару, словно седло, и на нее грузилось все необходимое – товары, еда для корабля и сами эльфы.
Такие судна оказались на редкость полезными: на них доставлялось все необходимое в любые необходимые места и даже в подводные поселения, включая Арс'Морр…
Но самое главное – это то, как они повлияли на культуру эльфиков. На стеклянных стенах дворцов фриллов нередко встречалась гравировка с изображением таких кораблей, а в искусство морров они вошли как огромные и страшные монстры, пожиравшие своими щупальцами кого-нибудь перепуганного и беспомощного.
Сильфы
Благородные душой, честные и свободолюбивые с рождения, сильфы пришли в этот мир, не зная о всех ужасах, что творились в нем. И первым их домом стал остров, зависший над океаном, который не ведал ни засухи, ни снега.
Сильфы поселились на краю этих земель – прямо в скальной стене, куда был доступ лишь летающим существам. Здесь они нашли немало пещер и хорошо в них ужились. Отдыхая ночью, они вылетали на свободу по утру и поднимались на поверхность, где в густых лесах таилось немало фруктов и орехов.
Природа была щедра, сильфы ни в чем не нуждались. А около одного из поселений неожиданно начал бить источник, оказавшийся идеально чистым и даже целебным. Назвав его Алльинель, они взяли за традицию купать в его водах новорожденных, еще неоперившихся младенцев – благодаря источнику дети вырастали здоровыми и сильными. Сильфов обходили болезни и невзгоды, и в этом ежедневном благополучии они жили годами, радуясь жизни и не ведая бед…
И если бы кто-то чужой мог пожить среди них в ту пору, то он, не сомневаясь в своих словах, назвал бы крылатых эльфов самым счастливым народом на Ойкумене.
Конверы
Любопытный – не значит здравомыслящий. Любопытный – не значит осторожный, и уж никак любопытство не значит благополучие…
Для конверов же их собственное любопытство стало проклятьем. Они интересовались всем – и хорошим, и плохим. Они совали свой нос в самые уютные и в самые опасные места одновременно. Они не искали пользы… они просто искали.
Алхимия и колдовство волею Богов с самых первых их шагов следовали вместе с конверами. Маленький народ смешивал все, что можно смешать, а порой и то, что соединить было невозможно.
Они колдовали, еще не умея говорить. И в колдовстве своем они достигли немалых высот в… самоубийстве. Конверы взрывались, конверы сгорали, словно фитильки, и конверы навечно обращались в каменные глыбы. А затем другие конверы, пытаясь спасти несчастных, искали алхимическое зелье, способное вернуть все на свои места.
И зелье, конечно же, мало чем помогало, а обычно несло с собой еще больше неприятностей. И ежели каменные статуи просто растекались обжигающими лужицами раскаленной магмы и кто-то обжигал свои босые ноги, то это можно было бы посчитать успехом. Хотя сами конверы, научившись все-таки говорить, называли это «скукотищей». Гораздо больше им нравился результат, при котором каменная статуя оживала и, издавая жуткий скрежет, принималась крушить все подряд, включая самих конверов.
В таких случаях они говорили «Сработанное дельце!» и принимались за следующий опыт… если, конечно, им удавалось выжить в этом.
Все это играло против миропорядка и стабильного процветания рыжеволосого народца. Их общество представляло из себя хаос, где каждый пытался использовать другого в очередном радикальном эксперименте. А тот в отместку использовал его уже в своем новом опыте… если, конечно, выживал.
И конверы, рождаясь десятками, гибли сотнями, и одним лишь Богам известно, как они вообще не закончились, но их спасали, судя по всему, «удачные» эксперименты, благодаря которым конверов становилось резко много…
Среди всего этого бардака все же присутствовали те, кто пытался что-то изменить. Первыми из них были Протс и его подруга Навка. Проявив своеобразную симпатию друг к другу, они даже не пытались искать иных целей для своих экспериментов – это была настоящая любовь. Их тела менялись каждый день, их жизнь была столь непредсказуема, сколь и переменчивость судьбы, их разумы кипели, силясь придумать еще более интересный и изощренный способ насолить любимому, и эта борьба длилась годами... Пока однажды Протс не убил Навку. Случайно.
Горю и несчастью конвера не было предела – его руки опустились, а разум остановился, больше не пытаясь ничего выдумать. Больше ни на ком он не хотел ставить опыты, больше никого он не хотел доводить до белого каления.
Так и бродил он средь других веселящихся сородичей, тяжелый думами и печальный сердцем, но, как бы ни сильна была потеря, конверская натура жила внутри молодого Протса, а потому вскоре он пришел в себя. Но кое-что в нем изменилось, кое-что появилось в нем новое, некое чувство, которое чужеземец назвал бы запоздалой осторожностью…
Теперь Протс все так же ставил эксперименты, но в первую очередь старался не навредить испытуемому. Или хотя бы не убить его. К Протсу вскоре начали присоединяться и другие конверы, их число росло, а потому со временем они образовали Гильдию, в которой учились магии и алхимии так, чтобы все оставались живы.
Стремление к созиданию и сохранению имеющегося дошло до того, что они даже построили свой дом, первый конверский дом – Здание Гильдии. И, невзирая на то, что этот дом сотни раз сгорал, разносился на куски или же попросту преобразовывался в нечто… более сложное и живое, члены гильдии каждый раз его отстраивали его заново. Правда, каждый раз он отличался от предыдущей версии, а его местоположение – от прежнего, но так конверам было даже интереснее…
Тэви
Каждый день он вспоминал об этом. Невольно, случайно – натыкался на эту боль внутри. Рана вновь начинала кровоточить, прямо под многослойным струпом, и снова его сердце сжималось, будто бы пытаясь собрать воедино все свои осколки… Но ему уже было не суждено зажить.
Он даже не мог просто нормально поздороваться – сначала пытался протянуть правую руку и лишь потом одергивал себя. Боль. Протягивал левую, грустно улыбался.
А очередной рослый тэви из племени Скалле как-то неловко смотрел на него, тоже улыбался и протягивал левую для пожатия… И так каждый раз – воспоминания возвращались, они никуда не уходили.
И каждый раз Кос Нарьял вспоминал, как это случилось, переживая все заново…
---
- О Боги, прошу, ответьте мне… - шептал Кос в тот день. Это было светлое, ясное утро. Лазурное, теплое небо украшали перистые простыни облаков, невесомыми мазками разрисовывавшие этот монотонный необъятный купол. Внизу, под храмом Триединой Любви кипел своей жизнью город Аэрос – по узким улочкам меж домов сновали торговцы, разносчики, всякие ремесленники. Соломенные крыши причудливыми углами поднимались к небу, а из-под них витиеватыми узорами вдоль стен спускалась искусная резьба, порой покрытая роскошной позолотой. Хотя, конечно, самым красивым и светлым зданием здесь был храм Трех Богов, на самую высокую башню которого и поднялся Кос.
Тончайшая резьба, прекрасная роспись – храм будто бы светился сам по себе золотым и теплым светом… На него нельзя было не заглядеться. Обитель Богов – здесь всегда можно было найти уют и покой. И ответы – Нарьял любил приходить сюда за ответами.
На крыше самой высокой башни храма (да и всего города) вместо привычной солнечно-желтой соломы была обустроена небольшая площадка, куда мог забраться каждый. Отсюда заглядывали в небо, здесь нельзя было спрятаться от света Аэроса, и потому именно сюда и приходил Кос.
Здесь было хорошо – прохладный весенний ветер трепал его старую облезлую шерсть. Его тонкий нюх чуял запах древнего дерева, запахи города, запах ветра и запах света… Здесь было невроятно тихо, несмотря на шум, что творился где-то внизу.
Но, несмотря на все умиротворение и спокойствие, навеваемые этим местом, думы Коса были столь же тревожны, сколь и весенние грозы, чье пришествие ждали все Тэви.
Вчера в Аэрос пришли новые гости – «люди», как они называли себя. Люди были абсолютно лысыми, не считая головы, и потому носили множество шкур. У них были другие лапы, другие лица, другой язык, но все-таки тэви удалось с ними хоть как-то объясниться.
В Аэросе не очень любили чужаков, но коли они приходили – тэви все равно встречали их, стараясь накормить и дать кров. Они не ждали ни от кого зла, и не против были познакомиться с новыми обитателями местных лесов… Но что-то в ни было не так – Кос чувствовал что-то странное в их улыбках… Что это? Хитрость? Обман?.. Он не мог понять, и это тревожило его старое сердце.
Хотя, конечно, события последних лет тревожили его гораздо сильнее. Два десятка людей были ничем по сравнению с этим племенем Скалле. Наглые, самоуверенные – они пытались проникнуть как можно глубже в сферы власти, добраться до совета. Может, кто-то этого не замечал, но мудрый Кос Нарьял видел их насквозь.
Скалле набирали новых рекрутов, крутили умы молодежи и активно пополняли свои ряды. Они вроде бы дружили, но и не были до конца на стороне Совета и Ильма Эмата. Своевольные, сами по себе… Поговаривали, что в их обществе таился Культ Ночи, что они поклонялись другим Богам – но разве мог Совет, коим вожаком был Кос, запретить им это? Разве они делали что-то действительно плохое для тэви? Или хотя бы лично для советника?..
Но в их действиях Кос Нарьял чуял опасность. Она пахли этой опасностью – нельзя было доверять им, никто не знал, на что эти скалле способны.
А Лобо? Если скалле пахли опасностью, то Лобо и его шайка попросту смердили ею. Они вершили самосуд над Ильма Эмата, да и попросту убивали ни в чем не повинных жителей, заявляя, будто бы они заражены Темной Гнилью!
Да, о Гнили уже все знали, но разве можно так без решения Совета врываться в дом и закалывать какого-нибудь купца копьями на глазах у его собственной семьи? А потом предавать огню и его детей, и жену, и дом!
И даже доказательства самого Лобо, что вынимал из трупов эту черную, зараженную плоть, не могли снять с него вины – нельзя было творить такое, не спрашивая чужого мнения…
К счастью для Нарьяла, если Скалле жили неподалеку от Аэроса и больше всего действовали на нервы ему, то Лобо разбойничал (а никак по-другому Кос назвать это не мог) близ Мажа Хилль и им занимался уже их Совет. Оба города хорошо дружили меж собой, но они были независимы – у каждого был свой загон, свои овцы. Не Косу было с этим разбираться… Но старый и умудренный опытом тэви чуял своим талантливым нюхом, что добром это все не кончится – ни происки Скалле, ни карательные рейды Лобо. Ильма Эмата все еще не торопились вступать в открытый конфликт с последним, но до него было не так уж далеко. Светлые маги, рожденные и воспитанные в храмах Триединой Любви отличались своей доброжелательностью – они решили для начала обратиться в Совет. А тот призвал Лобо в Мажа Хилль, чтобы разобраться во всем, ведь так было заведено у тэви…
Но Лобо отвечать на приглашение не торопился. И Кос чувствовал, как сгущались тучи на этом, казалось бы спокойном и умиротворяющем небе.
- О, Боги! Прошу, ответьте мне… - шептал в тот день Кос, стоя на коленях на самой высокой башне Аэроса. Он внимательно разглядывал небеса, погруженный при этом в свои тяжелые мысли. Он чуял беду – этот неуловимый, но столь тревожный и пугающий аромат. Он чуял, что слишком уж много всего свалилось на его старческие плечи – и Скалле, и Лобо и Гниль… Он был уверен, что один или два советника уж точно были заражены ею. Не все доверяли Ильма Эмата – а зря, светлые маги всегда чуяли Тьму, поселившуюся в сердца… Не случайно ведь они уже давно били тревогу в Совете, пытаясь обличить всех этих чужаков…
А люди? Что они несли стране тэви?
- Что будет с моим народом?.. – шептал старик, подергивая черным носом на прохладном ветру, будто бы пытаясь унюхать ответ.
Но чуял он только зло…
- Я же ведь хочу только добра для тэви… Я хочу жить в мире бок о бок с этими Скалле, с Лобо и даже с Гнилью… Ведь каждый имеет право на жизнь – так ты нас учишь, Эльквиаратор. Каждый имеет право на свободу – это твои слова Аэрос… И каждый имеет право на любовь и тепло – говоришь ты нам, Фриллия… Так что мне делать, Боги? Дать им это все?.. Я же ведь просто хочу мира для своего народа…
На голубом, далеком небе старые глаза неожиданно заметили черные точки. Одну, две, десятки… Сотни маленьких точек, что с каждым мгновением приближались.
Посланники Аэроса?..
Они махали крыльями, направляясь прямо к городу. Они парили высоко в небесах, оглядывая раскинувшиеся под ними леса. Что они несли с собой?
Завороженный зрелищем Кос наблюдал, как сотни летящих существ стремительно неслись к нему. Красные, черные, серебристые – они были наделены каждый четырьмя лапами и одним хвостом. Покрытые чешуей, грациозные, изящные, прекрасные…
Старик не мог поверить своим глазам: ему казалось, будто бы он объелся дурманящих трав – настолько великолепное и невероятное зрелище предстало перед ним.
Город тоже их заметил – кто-то кричал, кто-то бежал, но большинство, окаменев, смотрели, как тысяча огромных, многометровых драконов подлетала к Аэросу. Редкие взмахи крыльев, стремительный полет, разверстые жуткие пасти с множеством зубов…
Первый из них, самый большой, черный, в немыслимом пике рванул к земле и, неожиданно раскрыв пасть, дунул пламенем по соломенным крышам…
Рев огня прорвал это оцепенение – на глазах у тысяч жителей два дома истлели в пепел за мгновение, а остальные охватило огнем. Дракон вышел из пике, а внизу, под ним, словно в вечногорящей Энкавмате слышались вопли сгорающих заживо тэви.
Остальные повторили за своим вожаком – стая налетела на город. Повсюду ревело пламя, кричали и погибали. Прямо на глазах у Коса его город, его родной Аэрос, коим он правил столько лет, превращался в огромный, невиданный доселе погребальный костер.
Кого-то сжигали, кого-то рвали на куски, кого-то сжирали прямо на улице, а кого-то небрежно давили гигантской когтитой лапой. Кровь лилась по деревянным мостовым, дома горели, народ погибал десятками в мгновение ока… А в следующее мгновение – погибали сотни.
К храму подлетел кроваво-красный монстр, зажигая магическое пламя меж своих лап, резкое движение - и сгусток трещащего огня пронзает здание насквозь. Жадные рыжие языки начинают пожирать стены, роспись чернеет, резьба обугливается уродливыми головешками, а позолота раскаленными каплями стекает вниз – в горнило смерти.
Затем красный дракон, сделав изящный разворот, спикировал прямо на Коса. Тот, беспомощный и ошеломленный, успел лишь подставить свою правую руку, прежде чем на ней безжалостно сомкнулись челюсти – хруст кости и боль. Больше вожак Совета ничего не чувствовал, падая с крыши вниз, в горящие руины…
---
Кос Нарьял вздрогнул и прикрыл глаза, увидев все это вновь. Боль. Она не проходит, и никуда не пройдет.
Молодой скалле понимающе кивнул – в его глазах так же таилась скорбь. Здесь, на руинах Аэроса не было тех, кто никого не потерял в тот день. За одно утро погибли четыре тысячи тэви – практически все жители города. Одних пожрало пламя, других – драконы. Третьих эти ублюдки забрали с собой, но никто уже не надеялся увидеть их вновь.
Город оказался не готов к такой атаке. Никто не мог предположить даже о существовании этих тварей…
И никто не знал – вернутся ли драконы вновь. Но даже этот страх не останавливал выживших тэви: было решено отстроить город заново. Кос, после того как его выходили жрицы, взялся за руководство строительством, но сам он строить не мог – от правой его руки осталась лишь облысевшая, покрытая рубцами культя.
И теперь он жал всем левые руки – как и этому скалле. И каждый день он чуял эту боль в несуществующей правой, и каждый день его сердце замирало, вспоминая свою семью, детей, внуков и трех правнуков. И весь Совет, и всех жриц, и всех жителей, что верили ему и надеялись на лучшее…
Теперь здесь были совершенно другие тэви, не считая кучки выживших, - различные добровольцы, отряды, посланные из Мажа Хилль, и Скалле. Да, больше всех здесь было именно этих парней – они с готовностью принялись за дело. Организованные, молодые, преданные своим идеям… Именно такие сейчас и были нужны Аэросу, Нарьял это прекрасно понимал. Но даже если захотел бы, ничего с этим поделать не мог.
Совета больше не было – он не оправдал себя. Теперь будущее было за другими…
Драконы
Исполненный скорби Джебрелиен печально слушал речи жрецов Райвена, поведавших ему об этом «Культе крови». Они поклонялись неизвестной никому Богине Варранти, то ли от страха, то ли из необъяснимой кровожадности.
Эти драконы редко обретали людскую внешность – все больше они существовали в виде огромных ящериц, способных изорвать в клочья какого-нибудь совиного медведя. Им это нравилось, они упивались своей мощью, считая себя, драконов, высшей расой на земле. Они были убеждены в своем превосходстве над всеми другими, они гордились своей чешуей и ничто не могло заставить их сомневаться в этом.
Но Джебрелиен не мог так просто остановиться. Спросив у жрецов об обители Культа Крови, он узнал об огромной пещере близ Райвироса, где собирались эти высокомерные драконы, и направился прямиком туда…
То, что он увидел, навсегда останется в памяти драконов, какими бы они не стали в будущих веках. То, что он увидел, навечно останется черным пятном позора на гордости драконьей расы. То, что он узрел, ошеломило даже его самого:
Реки крови. Струи красной теплой жидкости, вытекавшие из входа в пещеру. Плотный слой кровавой массы, устилавший каменный пол. Запах – мускусно-приторная вонь изорванных тел, запах крови, настолько сильный, что Джебрелиену стало дурно.
Трупы лисиц тэви, живших в лесах южнее драконьего плоскогорья, – ими были увешаны, будто гобеленами, стены пещеры. Сотни трупов, тысячи. Их вены были вспороты, их шеи были обезглавлены, а сами тела – подвешены кверх ногами, чтобы кровь стекала потоками, ручьями вниз, на этот скользкий пол.
С большинства трупов была содрана кожа, а та, что была оставлена – изрезана жуткими рунами. Лисьи головы были разбросаны по углам, застыв в жутких гримасах. Глаза – выколоты, уши – отрезаны…
Все было в крови, и стены, и пол, и даже потолок, и сами драконы, резвившиеся в этой «ванне». Опьяненные экстазом, они слизывали ее с трупов и друг с друга. Измазывали себя, чертили руны и воспевали хриплыми голосами оды во имя Варранти. Безумные звери праздновали начало новой эпохи...
И лишь невероятная, дарованная Райвеном сила воли Джебрелиена остановила его, чтобы не применить все свою мощь. Он решил дождаться ответа своего Бога и реакции народа, но сам Джебрелиен понимал, что мир в Райвиросе, так и не успевший укорениться, еще нескоро вернется к драконам.
Они не потерпят такого. Начнется жестокая религиозная война, и никто не сможет предсказать ее исход… Ни Боги, ни сам Морогфар, Отец Вселенной.