Сперва улыбка и мягкость исчезают из его глаз, оставляя золотое безумие под белесой пленкой боли. Затем, приподнятые уголки губ превращают улыбку в застывший оскал. Миша молчит. Ты молчишь. Рев мотора и стук капель по крыше исчезают, только стук сердца – как метроном в тишине.
Мужчина резко выдыхает, что-то грубое, резкое, на том же незнакомом языке, что и в самый первый раз. И с неприятным, чавкающим звуком, выдергивает из раны то, что пыталось его убить.
Мелькает в свете лампы неприятного вида обломок, длиной в твою ладонь, измазанный кровью. Иззубренные края, несколько изогнут. Не нож, однозначно, но рассмотреть подробнее не удается.
Пациент выгибается дугой, удерживаясь на пятках и голове, глаза его закатываются. Из горла вырывается полурык-полустон. Боль и торжество в нем. И вдруг напряжение уходит из его тела. Еще миг он остается застывшим в этой безумной позе. Затем – валится на кушетку. Рука мужчины ослабевает и бессильно падает, но добыча по-прежнему крепко зажата в кулаке. Дыхание становится ровным. Глубоким и спокойным. А лицо - вновь безмятеженым. Похоже, он вырубился.
Миша дергается зажать рану, но вместо ожидаемого ручейка крови, дыра в боку вяло выплевывает багровый сгусток, и чуть-чуть алой сукровицы. Края упруго подтягиваются, закрывая раневый канал.
Смотришь на Мишу. Он смотрит на тебя. Тишину можно резать ножом. И взрезает ее визг тормозов. Приехали. Сквозь окна видны знакомые стены больницы.