-Да что тебе известно о жизни?!
Если герр Тышлер имел своей целью перевести конфликт в мирное русло, он явно где-то ошибся. Может, с выбором призрака? Или это шотландец своей прозой жизни подлил масла в огонь?
Так или иначе, слова немца возымели обратный эффект: Дагмар взорвался, сопровождая каждый вопрос яростным выпадом. Уклоняться или парировать приходилось уже Маккаллоху и справлялся тот, с заметным трудом (удержать двуручник в руках порой оказывалось непросто).
-Что?! Вы?! Знаете?! - Удар, удар, удар... звон металла, блеск солнца на раскаленной стали. -Жизнь? Любовь? Преданность... отвлеченные понятия, недостойные внимания ученого мужа. Условности! Ха! Вы раздобыли клинок фон Борда, затащили меня сюда и полагаете, что можете учить меня Жизни?! ХА! Ни Вы, ни он... ни она... она?! Ха!!! Я отдал ей жизнь... его, свою... собственную душу. И сколько жизней еще? Все к ее ногам... И что я получаю в ответ?
Арбалет все так же дрожал в нерешительности, шотландец отступал под градом ударов. Пустыня большая, отступай - не хочу. Тем более, когда против тебя призрак с тысячелетним стажем фехтовальщика и больной мозолью, на которую ему, похоже. наступили.
-"Я никогда не буду твоей!" Вам, полагаю, уже довелось слышать... нашу... достопримечательность? Словно я чудовище... Монстр. Это они, двое... чудовища. Со своей жизнью, со своей любовью. Скажи мне, ученый муж, какая жизнь ее ожидала? Он заточил бы ее в башне, украсив ее подножие штандартами поверженных врагов, которые были ей не нужны. Что деве слава, полученная в битвах, что тонким пальцам, созданным для золота, сломанные клинки его противников? А я предлагал ей, весь этот остров, между прочим. Со временем, я сделал бы ее правительницей Дании, хозяйкой Мира! Балы и пиры, изысканные украшения и темнокожие служанки. Лучшие поэты и художники. Чем моя любовь, хуже его? Чем мое правление хуже хаоса?
Точные движения, как машина Дагмар атаковал, умело закрываясь щитом от возможных контратак. Открытое забрало, развевающийся плащ. Сейчас он выглядел бы героем, если бы не белесые глаза, если бы не выражение обиженного ребенка, на мужественном лице.
Обида, копившаяся веками, похоже, нашла в двух охотниках достойных слушателей.
-Разве не я привел этот город к процветанию? Разве не я железной рукой привел его из бездн бедности и невежества к тому, чем он стал ныне? Вас не пленили его чистые улицы, ухоженные цветники, богатая библиотека, в которую вы ворвались как воры? Разве не я правитель города по праву своему могу карать и миловать? И разве достойны милости глупцы, пренебрегающие такими дарами? Отвечать, когда я вас спрашиваю!
Очередной удар отбросил шотландца назад на два шага. Руки гудели, двуручник словно бы рвался из рук, требуя крови, но на щите с борзыми осталось лишь несколько неглубоких зарубок, да одна вмятина с левого края. Дагмар фон Лаурвиген-Алефельдт застыл в величественной позе, ожидая ответа или нападения.
И все таки... вмятины и зарубки. Они были. И это означало, что он не неуязвим, как могло бы показаться неискушенном зрителю. А этот град ударов и вопросов, демонстрировал, что призрак был вовсе не беспристрастен.