Чуньгэ с интересом следила за вспыхнувшей легкой перепалкой. оказывается, повар - её однофамилец. Жаль, что это ничем не может помочь в сборе информации.
— Уборщик! О, как интересно, — Джулия полагала, что незаметные уборщики знают о делах компании порой не меньше начальства, а если вести речь о сплетнях, то это как раз те люди, что ей нужны. — И девушка! Господин Лян, а вы не могли бы подсказать, как бы мне встретиться с девушкой?
— Хм... — озадаченно обернулся к Джулии повар. — А чего с ней встречаться-то? Зачем она вам, сяоцзе?
— Мне бы поговорить насчет работы. — Это была почти правда, ведь интервью — это тоже работа. — Мне неловко обращаться сразу к начальству, боюсь, что выгонят и обругают. — И это тоже была правда, Чуньгэ по возможности избегала прямого вранья в сборе информации.
— Насчёт какой работы? — повар Лян выглядел ещё более озадаченным. — Насчёт какой работы вы с ней говорить будете? Она в фирме не работает, что вы, — повар хохотнул.
— О, я, наверное, что-то не поняла. — Джулия смутилась. — Я думала, она там убирает и может мне что-то подсказать.
— Она да, она убирает... — хмыкнул повар и замялся, подбирая слова. — Как бы это сказать… в общем, она там в подвале живёт, потому что ей негде. Знаете же, сколько сейчас в Шанхай приезжает людей? И я сам вот десять лет только как тут. А жильё, тоже знаете, дорогое.
— Жильё вообще кошмар, — поспешили согласиться с поваром грузчики, уже доевшие, но уходить не спешившие и с увлечением наблюдавшие за беседой.
— Знаю, знаю, дорогое нет слов. — Чуньгэ сокрушенно покачала головой. — Ничего в том плохого нет, что она живет в подвале. В наше время каждый выкручивается, как может. Я понимаю, что она не сможет мне составить протекцию, мне бы просто поговорить.
— Хм… — повар задумчиво опустил голову и поджал губы. — Поговорить, значит? Что-то всем в последнее время «Тяньфан» чёртов интересен, я вижу. Двадцать долларов, сяоцзе.
Джулия чуть не поперхнулась чаем, услышав сумму.
— Чересчур дорого для меня, - Она покачала головой. — Мой кошелек не готов выдерживать такие траты. Что в этом «Тяньфане» такого интересного, что люди готовы столько платить? — как бы про себя пробормотала она, пожимая плечами. — Контора как контора, и платят наверняка как все, жалкие несколько фэней.
— Не мне, а ей деньги-то, — чуть с укоризненной интонацией пояснил повар. — Что там интересного, в «Тяньфане» я не знаю и знать не хочу. И кому про «Тяньфан» знать хочется, мне тоже неинтересно. Пятнадцать долларов дайте хоть. Ребёнок же у ней.
Чуньгэ заколебалась. Такая большая сумма, а никто ей не эти расходы не вернет. Сама она не могла себе позволить такой роскоши — раздавать нуждающимся деньги. Зато она могла попробовать её пристроить в Шанхай-таймс…
— Неужели я выгляжу такой богачкой? — Джулия развела руками. — Знаете... ну, я могу ей подарить долларов 10, хоть это и тяжело для меня. Но я лучше ей дам их сама.
— Ладно, десять так десять, — поколебавшись, согласился повар. — Конечно, сами и дадите. Я про деньги заговорил потому, что она сама попросить не догадается, дура. Пойдёмте со мной. Боэр, — обернулся он к сыну, — проследи тут за всем.
— Долго только не задерживайтесь, — с раздражённой интонацией бросил парень-подавальщик, с тяжёлым стуком шлёпая о доску скрученный в толстую косицу длинный кусок теста. — Чё, доели уже? — по-хозяйски обернулся он к грузчикам.
— Сейчас, сейчас… — закивали грузчики.
Джулия вместе с поваром вышли из едальни в подворотню, откуда проследовали к примеченному девушкой до того дверному проёму чёрного хода. За наборной ширмой было темно: лампочка в плафоне под беленным потолком не горела, и помещение освещалось только тусклым светом из подворотни. Здесь оказалась уходящая вверх и вниз неширокая лестница с красивыми чугунными перилами и тёмный коридор, уходящий куда-то вглубь здания и метрах в пяти оканчивающийся деревянной двухстворчатой дверью с приколотым кнопками листом бумаги. На листе было что-то написано, но Джулия не разглядела, так как, во-первых, здесь было совсем темно, а во-вторых, повар сразу же повёл девушку вниз по лестнице. Спустившись на подвальный этаж, повар остановился перед обшарпанной деревянной дверью и постучал.
— Сяолинь, открой. Сяолинь, открой, это я, — несколько раз повторил он.
Наконец, дверь приоткрылась, и в проёме Джулия увидела молодую женщину со смуглым по-крестьянски широкощёким лицом, с настороженно-напуганным выражением выглядывавшую наружу. Сяолинь можно было бы даже назвать симпатичной, если бы не очень бедная одежда — одета она была в бесформенные ватные штаны и пару старых кофт, одну на другую. Поверх Сяолинь повязала серую шаль и забрала волосы под дешёвый цветастый платок.
— Тихо!.. — шёпотом обратилась она к повару, прикладывая палец к губам. — Сяоюн спит. — Девушка говорила с отчётливым акцентом уроженки провинции Цзянси в южном Китае, откуда в Шанхай за счастьем перебиралось множество китайцев.
Повар кивнул. Сяолинь приоткрыла дверь шире, и Джулии в лицо ударил кисло-затхлый запах сырого неотапливаемого помещения. За спиной Сяолинь было темно — были видны какие-то тряпки, наваленные в кучу у стены, и деревянный ящик, на котором стояла миска с палочками. На внутренней стороне двери кнопками был приколота картина
няньхуа, привычный элемент оформления китайских домов — покупаемый на китайский новый год плакат с выраженными в символической форме пожеланиями счастья, здоровья и богатства:
— С тобой хочет поговорить вот эта девушка, — понизив голос, повар кивнул на Джулию. — Поговорить про "Тяньфан". Она даст тебе десять долларов. Сяоцзе, — обернулся он к Джулии, — я уже говорил, что не знаю и не хочу знать, зачем вы сюда пришли с расспросами, но я вижу, что вы барышня порядочная, так что договоримся, что вы не будете никому говорить, кто и как вам про всё это рассказал, хорошо, а мы с Сяолинь ни слова про вас. Ни Сяолинь, ни мне проблемы с «Тяньфаном» не нужны.
Сяолинь настороженно переводила взгляд с повара на Джулию, видимо, пока не умея взять в толк, зачем она понадобилась этой сяоцзе.