Просмотр сообщения в игре «Шанхай 1935»

14.10.1935 22:23
Индийский океан,
близ юго-западного побережья Индии, 300 морских миль до Коломбо
прогулочная палуба первого класса лайнера «Конте Верде»



Вот уже две недели прошло с тех пор, как в порту Триеста Лиза Ниеманд вступила на палубу трансконтинентального лайнера «Конте Верде» с билетом первого класса до Шанхая. Рядом, в той же триестской гавани, близнец «Конте Верде», «Конте Россо», увозил итальянских солдат в Африку. Как объяснил пассажирам за первым совместным завтраком капитан лайнера, в связи с возрастающей напряжённостью на эфиопо-итальянской границе «Конте Россо» сняли с дальневосточного маршрута и мобилизовали для нужд армии. Американка мисс Драгински, совершавшая кругосветное путешествие со своим женихом, итальянским аристократом, поинтересовалась, не ждёт ли подобная судьба их судно. Она носила вызывающие платья, пергидролевые волосы и была глупа как пробка. Капитан добродушно рассмеялся и сказал, что пассажирам не о чем беспокоиться.



Пассажирам действительно не о чем было беспокоиться — беззаботно и легко пролетали дни на палубе под ласковым средиземноморским солнцем, в шезлонге в шляпе и солнцезащитных очках, с бокалом лимонада со льдом и книгой из обширной судовой библиотеки. На четвёртый день после выхода в море лайнер зашёл в Порт-Саид. Сойдя на берег, Лиза с интересом рассматривала мечети, улицы старого города, арабов в долгополых одеяниях, женщин, укутанных в паранджу, и верблюдов, отмахивалась от стаек чумазых попрошаек, на ломаном английском клянчащих пенни, проходила мимо лотков уличных торговцев, заваленных дешёвым сувенирным барахлом.



«Что вы, мисс Ниеманд, какая же это жара? — вытирая платком пот со лба, с улыбкой сообщил Лизе британский лейтенант Хиббард, пилот королевских ВВС, составивший ей компанию в прогулке по городу. — Вам повезло, что вы не задумали совершить своё путешествие в июле. Впрочем, ближе к экватору жара держится круглый год, так что запаситесь солнцезащитным кремом — я раз обгорел в Аденском проливе так, что всю дорогу до Коломбо не вылезал из каюты, опасаясь испугать дам своим видом». Лейтенант Хиббард был мил и галантен. Он плыл до Коломбо, направляясь к месту службы. В Коломбо он летал на гидроплане.

Суэцкий канал, пустыни и пальмы остались позади, и «Конте Верде» двигался на юг по зеркальной глади Красного моря. Лайнер проходил мимо берегов Эритреи, итальянской колонии, которая граничила с Эфиопией, и пергидролевая мисс Драгински обеспокоилась, не опасен ли этот район для судоходства. Капитан объяснил пассажирам, что Эфиопия не имеет выхода к морю, а значит, не имеет и флота. «Но, может быть, у них есть какие-нибудь подлодки?» — не унималась американка. Мисс Драгински знала о двух опасностях, подстерегавших пассажирские лайнеры в море, — подлодках и айсбергах, но была недостаточно пергидрольна, чтобы бояться айсбергов в Красном море. Капитан поспешил заверить гостью, что никаких подлодок у эфиопов нет.

В этот день итальянская авиация совершила бомбардировку эфиопского городка Адуа, в результате которой погибло множество мирных жителей. Этот городок был известен тем, что в 1896-м году эфиопы наголову разбили там итальянцев, в первый раз попытавшихся захватить их страну.

Но пассажирам было не о чем беспокоиться, и «Конте Верде», сверкая огнями, плыл мимо тёмных берегов Эритреи, мерно стучали в машинном отделении две огромные паровые турбины совокупной мощностью восемнадцать с половиной тысяч лошадиных сил, придававшие судну скорость в двадцать один узел (около сорока километров в час), а в музыкальном салоне каждый вечер играл итальянский оркестр, и лейтенант Хиббард приглашал Лизу на фокстрот и танго. Музыкальный салон лайнера был декорирован в классическом римско-помпейском стиле, библиотека, ресторан и кают-компания — во флорентийском стиле пятнадцатого века, а курительный салон — в восточном стиле. Окна были украшены разноцветными витражами, стены —дубовыми панелями с ручной резьбой, гобеленами и картинами маслом, а люстра в музыкальном салоне насчитывала более тысячи электрических лампочек. Всё это великолепие было создано известными флорентийскими художниками братьями Коппеди и Луиджи Кавальери. По словам капитана, одна лишь отделка лайнера обошлась в четыреста тысяч американских долларов.

Здесь Лиза впервые познакомилась и с китайцами, также направляющимися в Шанхай: Саймоном Оуяном и его женой, Салли Гэ. Тридцатилетний дорого одетый смуглый китаец в очках, Саймон Оуян (Оуян Цюй, если по-китайски), был сотрудником дипломатической миссии в Италии и сейчас возвращался домой в Шанхай. По-английски свою редкую для Китая двусложную фамилию он писал как O’Young, вследствие чего все думали, что у него отец или хотя бы дед ирландец и удивлялись отсутствию европейских черт на его китайском лице. «Из-за этого мне даже пришлось перейти в католичество, — смеясь, пояснял Саймон, безукоризненно говоривший по-английски, немецки и итальянски. — Для Италии как раз, а вот в Китае по нашим временам это опасно — Чан Кайши прихожанин методистской церкви». Несмотря на постулируемую опасность, Саймон Оуян, похоже, находил удовольствие в фрондировании своим католичеством и мнимой связью с Ирландией. Для дипломата Саймон Оуян вообще был чересчур легкомыслен — возможно, это говорило о качестве дипломатического корпуса Китайской Республики, а возможно, было лишь маской, которую этот азиат на себя напускал (говорят, они на это мастера). «Его вызвали на родину, — по секрету пояснила Лизе жена Саймона, Салли (говорившая по-английски куда хуже, чем муж), — для привлечения к делам государственной важности. Саймон — человек очень прогрессивных взглядов и будет работать над большими реформами», — и важно кивала. Среди пассажиров, однако, ходили слухи, что Оуян был отозван из посольства то ли будучи разоблачён в коррупционных делишках, то ли вследствие каких-то подковёрных интриг. Так или иначе, дела у Саймона и Салли не клеились — Лиза не раз видела их по вечерам на палубе, о чём-то вполголоса, но сердито переругивавшимися по-китайски. На публике, однако, и дипломат, и его жена старательно изображали счастливую пару.


На пути через Красное море в третьем классе умер человек — говорили, что от сердечного приступа, вызванного жарой. Фрау Шёдель, состоятельная старушка из Вены, совершающая свадебное путешествие со своим мужем двадцатью годами моложе её, ожидала, что тело выбросят за борт, за неимением пушечных ядер привязав к ногам «какую-нибудь железяку», и хотела посмотреть на необычные похороны, но за ужином в ресторане лейтенант Хиббард объяснил фрау Шёдель, что теперь тела умерших в пути не выбрасывают за борт, а помещают в холодильник. «А если я умру, меня тоже поместят в холодильник, вместе с ним?» — настороженно поинтересовалась фрау Шёдель. «Господи, милая, ну что ты такое говоришь!» — укоризненно воскликнул её муж, лысеющий усатый господин, по виду совершенный проходимец, и заботливо погладил фрау Шёдель по украшенной драгоценностями костлявой руке. «Готов биться об заклад, что он её отравит, — наклонившись к Лизе, вполголоса сообщил Саймон Оуян, кивая на молодожёнов. — Хорошо бы не во время нашего круиза, а то как китаец, католик и почти ирландец я обречён попасть под подозрение». Муж фрау Шёдель перехватил взгляд Саймона и холодно посмотрел на почти ирландца. Саймон вежливо улыбнулся и приветственно поднял бокал вина.

После Аденского пролива береговой линии больше не показывалось, и смотреть на море становилось скучно. Изнемогавшие под палящим солнцем («Вот теперь действительно жарко!» — говорил лейтенант Хиббард) путешественники прохлаждались в установленном на палубе бассейне, а, накупавшись, шли играть в волейбол, крикет или покер или лениво потягивали коктейли, лёжа в шезлонгах:

Поздним вечером, когда танцы заканчивались, или днём, когда оркестр ещё не выходил на сцену, Лиза имела возможность музицировать в салоне за роялем. Иногда послушать её собирались и пассажиры и провожали попутчицу аплодисментами. Жоао Мендеш, португальский бизнесмен, направлявшийся в Макао, тоже большой меломан, пару раз садился играть с Лизой в четыре руки. Играл Мендеш старательно и с любовью, но умения ему явно не хватало, и в конце концов португалец бросил это занятие, сказав, что он только деньги умеет считать хорошо, и больше за рояль не садился.

Неделю тянулось плаванье по Красному и Аравийскому морям и, наконец, на одиннадцатый день после выхода из Триеста «Конте Верде» подошёл к Бомбею. «Это здание называется “Ворота Индии”» — показывал лейтенант Хиббард на массивную арку на набережной бомбейской гавани, к которой подходил катер, перевозивший сходивших на берег пассажиров.

По усаженным пальмами улицам Бомбея ходили индусы в чалмах, загорелые европейцы в шортах до колен с выцветшими на солнце волосами, гремели трамваи и разносился пряный запах индийской еды. Здесь Лиза в первый раз увидела рикшу, которых, как она знала, много и в Шанхае. «Не знаю как китайские, а местные — хитрые бестии, — пояснил Лизе лейтенант Хиббард, опять навязавшийся с ней на прогулку, помогая девушке усесться в коляску велорикши. — Ни в коем случае не платите им столько, сколько они просят. Платите четверть, не более».


«Глядите-ка, мисс Ниеманд! — кивнул лейтенант Хиббард из коляски на маршировавшую по городу колонну смуглых бородачей в тропической форме с чалмами на головах и кинжалами на поясах. — Сикхи! Воинственный народ. К счастью, сейчас они на службе Империи. Вы их ещё увидите в Шанхае — там они тоже несут службу».



«Тот пляж для белых, а этот для местных, — пояснил Хиббард, прогуливаясь с Лизой по набережной Марин-драйв, проходящей над пляжами западного берега Бомбея. На отгороженном забором пляже для белых всего с десяток человек лежали под зонтиками, наслаждаясь спускающимся в море солнцем. На индусском пляже было тесно и шумно. — И всё же, какая неосмотрительность, что вы не взяли с собой фотоаппарата! — восклицал лейтенант Хиббард. Точно так же он восклицал и в Порт-Саиде. — Это извинительно мне, я в Бомбее уже шестой раз, но вам…» — лейтенант Хиббард горестно качал головой.

Из Бомбея «Конте Верде» вышел тринадцатого октября, а в Коломбо должен был прибыть уже пятнадцатого. Вечером четырнадцатого лейтенант Хиббард, прогуливаясь по палубе, как бы невзначай остановился у стоящей у релинга мисс Ниеманд. «Знаете, мисс Ниеманд, — сказал лейтенант, предложив даме сигарету и сам затягиваясь, — говорят, мир был раньше большой, а теперь стал маленький. Про нас, авиаторов, часто говорят, что мы делаем мир меньше. Летаем теперь и через океаны, — Хиббард кивнул на океан за бортом. — А всё равно, он огромный до ужаса. И людей в нём невообразимо много. Вот завтра я сойду в Коломбо, а вы отправитесь дальше в Шанхай. И у каждого из нас дальше будет своя история. И всё», — Хиббард пожал плечами и замолчал. Лиза поняла, что Хиббард произносил заготовленную речь, но сбился с мысли.