Джулия:— Я предупрежу клуб, чтобы вы были внесены в список посетителей, — ответил Марсель. — Столик уже будет заказан, просто осведомитесь у официанта, к какому подойти, и ждите меня. Или я вас уже буду ждать. Доброго вам дня, мадемуазель.
Мартин:25.10.1935 13:22
Сучжоу, провинция Цзянсу,
Станция Сучжоу железнодорожной линии Шанхай-НанкинНа вопрос Мартина Джимми лишь неопределённо пожал плечами, усаживаясь в красный редакционный «Плимут»:
Мартин уселся вслед за ним, и Джимми вывел машину из двора редакции на шумную авеню Эдуарда VII, направляясь на запад. Двигаясь в плотном потоке автомобилей, рикш и повозок, «Плимут» покатил по городу. Машина проехала мимо зияющего чёрными провалами окон и всё ещё обнесённого целлюлозной лентой «Амбассадора», у входа в который всё ещё висели застекленные афиши, рекламирующие выступление Евангелины Вонг. У дверей неторопливо прохаживался китаец-констебль Муниципальной полиции с дубинкой и пистолетом по бокам (недавние волнения даром не прошли). «Плимут» свернул на территорию Французской концессии (по той самой улице, по которой удрал Ли Сю, ещё и столб, в который его «Пежо» врезался, был помят), вывернул на просторную авеню Фош
и направился на запад.
— Я не знаю, на самом деле, Сяохэ, — сказал вдруг Джимми, с помощью Мартина прикурив сигарету (обычная его трубка сейчас была в вещдоках Муниципальной полиции, а новую он, видимо, купить не успел) и приспуская стекло. — Я не знаю вообще, что происходит. То ли Второй отдел мной заинтересовался, то ли другие бандиты какие-то. Я не знаю, что происходит вообще. Хорошо, что Леманн меня отправил сегодня за город, — Джимми глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри, покачал головой, — хоть чуть подальше от этого бедлама. Вообще в Сучжоу надо жить, Сяохэ, а не в этом Шанхае. Там что, там спокойно. Канальчики, ивы до воды, девочки красивые, а главное — никто по-английски ни слова не знает. Ни слова, да? Говоришь «хэллоу», а они «чего, чего?» и глазёнками хлопают так очаровательно провинциально. Вот где рай-то. На небе есть рай, а на земле Сучжоу и Ханчжоу, — повторил Джимми старую китайскую поговорку. — Но нет, блин, — с чувством произнёс журналист, — прут все сюда, как им намазано! — и несколько раз коротко прогудел клаксоном, хотя особой нужды в этом и не было.
Джимми, несмотря на всё своё американское прошлое, водил машину как истинный китаец: к светофорам относясь с презрением и реагируя разве что на регулировщиков, сигналя по поводу и без, хаотично маневрируя в потоке, двигаясь на пределе разрешённых в Шанхае двадцати пяти миль в час и то и дело угрожая задавить какого-нибудь незадачливого рикшу или перебегающего дорогу пешехода. Будь эти рикши и пешеходы лаоваями, уж наверняка кто-нибудь из них таки нашёл бы свою смерть под колёсами красного редакционного «Плимута», но китайцы, привыкшие к тому, как ведут себя водители, и сами были не промах и ловко выскальзывали чуть ли не из-под колёс машины, то и дело разражаясь в адрес Джимми ругательствами, потрясая кулаками, «куда прёшь!», мол, на что Джимми в очередной раз отвечал парой коротких гудков — «не суйтесь сами!». Первый раз попавшего на место пассажира лаовая такой стиль вождения наверняка мог бы привести в смятение, если не вовсе напугать, но Мартин, хоть сам машину и не водил, но в Китае жил с рождения, а потому к такому должен был быть привычен.
Наконец, пограничный камень и ещё не снятый со вчерашнего дня блокпост с щуплыми солдатиками-вьетнамцами на границе Французской концессии остался позади, и «Плимут» покатил по китайской части города, а затем и по шоссе на Сучжоу. Шанхай оставался за спиной —многоквартирные трёх-четырёхэтажные дома сменились серыми рядами двухэтажных строений с лавкой на первом этаже и жильём на втором, а затем и они исчезли, и по обочинам дороги потянулись длинные каменные заборы с тёмными обитыми железными полосами воротами, из-за верхней кромки которых выглядывала черепица крыш с загнутыми углами. Машин здесь стало заметно меньше, а рикши и вовсе перестали попадаться, зато прибавилось грузовых трёхколёсных велосипедов и тележек, движимых то мулом или лошадью, а то и смуглым китайским мужичонкой или бабой, впрягшимися в оглобли.
«Плимут», поднимая клубы пыли на не видавших метлы со времён династии Мин перекрёстках с покосившимися деревянными телеграфными столбами, катил на запад по разбитому и пребывающему в забвении и небрежении асфальтовому шоссе, соединявшему, между прочим, столицу Китайской Республики с крупнейшим её городом. Правда, как Мартин знал, новая дорога на Ханчжоу, недавно введённая в строй, была всё-таки куда приличней этой (хоть до автобанов фатерлянда ей было ещё далеко, но всё же учились китайцы, учились). Но Мартину с Джимми надо было не Ханчжоу, а в Сучжоу. Впрочем, рай на земле заменял и тот, и другой город.
Тянулась за окном плоская как тарелка равнина дельты Янцзы, прочерченная тут и там узкими линиями каналов и речушек, на берегах которых ютились бедные деревеньки с тремя двухэтажными домами, одним каменным колодцем и трёхтысячелетней историей, окружённые кукурузными, ячменными и просяными полями. В стороне тянулась и железнодорожная насыпь, по которой на Сучжоу промчался, оставляя за собой длинный шлейф дыма, паровоз, тянущий небольшой почтовый состав. По крайней мере, стало быть, до Сучжоу поезда ходили. Над головой висело низкое серое небо, а через щель в боковом окне в салон врывался холодный отдающий близкой водой ветер.
Наконец, деревеньки стали попадаться гуще, сливаясь в сучжоуские пригороды, их грязные улочки становились уже, а потом в просвете между домами показались и поросшие плющом и мхом разрушающиеся от времени стены Сучжоу, опоясывающие почти весь город.
Там, за широким рвом-каналом, также полностью охватывающем город, и за толстыми каменными укреплениями начинался лабиринт узких средневековых улочек, таких же узких каналов, каменных мостиков, белых оград с чёрными лакированными резными решётками на окнах, за которыми скрывались знаменитые на весь Китай классические сады императорских чиновников, у которых считалось хорошим тоном иметь дом в Сучжоу, — но Мартину и Джимми надо было не туда, а к железнодорожному вокзалу, находящемуся вне городских стен, так как если кто-то где-то и мог знать, что и где именно произошло с нанкинским экспрессом, то только тут.
Здание вокзала находилось на отшибе, рядом с бедными выселками, через которые к городским воротам проходила, пересекая широкий ров низким деревянным мостом, пыльная дорога. Станция имела каменный первый и деревянный второй этаж, часы на фронтоне, безыскусных каменных львов у главного входа и грязные лапшичные лотки и стойки с шашлычками на тонких деревянных шпажках и баоцзы и цзяоцзы по окружности площади у входа в вокзал, куда подвёл «Плимут» Джимми. Уже на подъезде Мартин заметил, что на путях здесь стоят несколько пассажирских составов.
Припарковав машину на стоянке, где уже стояли несколько автомобилей с шанхайскими номерами, журналисты направились к главному входу и уже на подходе поняли, что оживление в вестибюле стоит совсем не провинциальное, а самое шанхайское. Обшитый побитыми светло-коричневыми панелями вестибюль с засиженным мухами большим белым таблом, пожухлыми пальмами в кадках и распахнутыми настежь высокими окнами был весь забит народом — пролетарского вида китайцами с узелками и чемоданами. Вся толпа сейчас оживлённо и возмущённо галдела, обращаясь к неразличимому из-за спин пассажиров человеку в другом конце переполненного вестибюля:
— Когда пойдёт поезд?!
— Дайте пароход до Уси тогда!
— Замените поезд на пароход!
— Автобусы пускай подгонят!
— Автобусы гонят пусть!