|
|
24.10.1935 11:13 Шанхай, китайская часть города, Дачи-лу, квартира капитана Хун ЯндунаСегодня капитану Фэю опять приснилась эта чёртова сычуаньская деревушка, но, по счастью, сон кончился как раз перед тем, как должна была начаться самая мерзкая его часть: та, с миномётами. Да, с миномётами. Они с лейтенантом Хуном тогда заняли позиции вокруг окопавшихся в доме старосты коммунистов и вызвали подкрепление, а сами приготовились к обороне. Не зря приготовились: ночью красные попытались прорваться, отчаянно лезли с дрекольем в руках под пули, опять прикрывались местными – всё бесполезно, были отбиты, забились назад в дом, устлав переулки трупами. Вторая часть отряда красных нападать не стала – скрылась в горах, их потом ещё долго гнали на север. И после этого ещё два дня сидели коммунисты в своей крепости, а гоминьдановцы – вокруг неё, а между ними на жарком сычуаньском солнышке лежали трупы убитых красных, и ни сами бойцы Фэй Чжана не убирали их, ни коммунистам не давали: так вам, гадам. А через два дня подошло подкрепление с миномётами, и дом старосты расстреляли вместе со всеми коммунистами и их заложниками. Можно было бы прекратить стрелять после того, как особо удачный выстрел попал, видимо, в кухню, и в здании занялся пожар – но стреляли, тупо и озлобленно колотили, не щадя снарядов, и расстреливали выбегающих из дверей, перелезающих через стены, бросающихся в последнюю отчаянную атаку коммунистов. А потом, когда от дома старосты остались одни головёшки да груды кирпича, собрались и пошли дальше на север, дальше гнали Мао. А лоло, кто выжил, остались. Лоло ненавидели ханьцев и не понимали, почему ханьцы воюют друг с другом. Лоло вообще не очень разбирались в политике. Сначала на земли лоло пришёл Жёлтый император вместе со своими ханьцами – это было давно, невообразимо давно, тысячелетия назад, но рассказы о необыкновенной мощи и бесчисленных армиях Жёлтого императора остались, и остались рассказы о почитаемом ханьцами героем и ненавидимым лоло многомудром генерале Чжугэ Ляне, умом и хитростью своими покорившем лоло, и остались древние записи на камнях, которые разбирали немногие умеющие читать на своём языке. Император заставил лоло платить дань, ввёл круглые монеты с квадратными отверстиями и непонятными иероглифами, которые, как объясняли приезжие чиновники-ханьцы с выбритыми лбами и косами на затылках, означали девиз правления императора. Лоло не очень-то рвались учить иероглифы, чтобы уметь читать девиз императора на монетах, – у них и монет-то этих много не водилось. Долго так было: императоры сменяли один другого, где-то там у них менялись столицы и династии, а у лоло повышались и понижались налоги (на памяти стариков повышались чаще), а потом вдруг императора не стало. Не в смысле «умер», а вообще. В один прекрасный день в деревню приехал знакомый лоло чиновник-ханец, почему-то в этот раз без косы на затылке, и объявил, что случился Судьбоносный Переворот, и теперь всё будет по-другому. Чиновник рассказал, что императора теперь нет, а в Срединном Государстве ханьцев установилось Народовластие, и власть этого самого Народа будет руководствоваться Тремя Народными Установлениями, которые назывались Народное Правление, Народные Интересы и Народное Благосостояние. Лоло не надо было объяснять, какой такой «народ» будет править и в интересах чьего благосостояния. Поэтому лоло совсем не удивились, когда после Судьбоносного Переворота, о котором чиновник говорил так восторженно, всё пошло не так: налоги (новыми деньгами) опять повысились, подорожали и товары в городе, расплодились бандиты, собирающие чуть ли не целые армии, а в деревню всё чаще стали приезжать похожие на бандитов военные с рекрутскими наборами (как правило, набранные солдаты-лоло всё равно сбегали через месяц-другой и возвращались в деревню), то и дело доносились слухи, что один генерал (или бандит) пошёл войной на другого генерала (или бандита), а затем – что какие-то «сторонники общей работы» что-то не поделили с какими-то «сторонниками государства и народа». «Общая работа», может быть, вызывала у лоло и больше симпатий, но то ведь тоже были ханьские штучки, а потому и им лоло не верили. А потом сторонники общей работы и сторонники государства и народа пришли в их деревню и начали драться друг с другом, как будто не нашли другого места во всём их чёртовом развалившемся Срединном Государстве, и убили женщин и детей, которых сторонники общей работы взяли в заложники, и сожгли дом старосты, и ушли. А лоло, беззащитные, слабые, бедные, тёмные, грязные, несчастные – остались и терпели дальше, как и всегда, и тихо ненавидели ханьцев – ещё больше, чем всегда. Да и не лоло их звали на самом деле. Лоло – так их ханьцы звали, а сами-то они звали себя «и». Но ханьцам разве объяснишь, как правильно. Хорошо, что Фэй Чжан сейчас был в Шанхае. Приснись ему этот сон ночь назад, не было бы никого, чтобы его разбудить, и досмотрел бы он его до миномётов и головёшек. Но в соседней комнате засмеялась чему-то Фэй Мэй, заспорила громко и радостно с Си Ши, «Нет, отдай!» - закричала требовательно, «Ну нет!» - со смехом воскликнула Си Ши, и Фэй Чжан проснулся. И понял, что не в Сычуани он никакой, а в Шанхае, в квартире бывшего сержанта и бывшего же лейтенанта, а теперь вот равного ему по чину – капитана Хуна, товарища его боевого. Одиннадцать часов утра было на часах: поздно, но после вчерашних возлияний с этим русским можно было ещё и дольше проспать. Да и куда торопиться теперь. И что делать теперь. Фэй Чжан встал с дивана в гостиной, на котором спал, прошёл к окну, выглянул. Капитан Хун жил в шикумэне – кирпичном доме типичной шанхайской постройки, с подъездами на одну-три квартиры, с переулками между домами, выходящими на главную улицу через фигурную арочку с воротами, и маленькими душными двориками, куда переулки сходились. Шикумэней в Шанхае было много: не меньше половины жителей города (не самых богатых, но и не самых нищих) жили в этих тесных, но по-своему уютных домиках: Вот и Хун Яндун купил себе квартиру в одном из шикумэней в китайской части города, но совсем близко от границы Концессии и Старого города, и в этой квартире уже с год как жила его жена Си Ши вместе с их первенцем, Хун Цзяном (ещё года парню не исполнилось) и с дочкой Фэй Чжана, пока сам Фэй Чжан с Хун Яндуном мотались по Сычуани. Вскоре после злополучной деревни лоло пути Фэя и Хуна разошлись: Хуна сначала перевели в Цзянси, а затем он, как Фэй узнал, перевёлся из армии поближе к семье, в шанхайскую полицию, где повышение и получил. Но в полицию непростую, а в Корпус поддержания мира. Корпус поддержания мира никакой полицией, в общем-то, не был, а был самой настоящей армейской частью, величиной эдак с жирную бригаду, и назывался так лишь потому, что по условиям мирного договора 1932-го года Китаю не разрешалось держать в Шанхае и окрестностях своих войск. Вот и выворачивались как могли. Сейчас капитан Хун уже был на службе, а жена, сын, Мэй и капитан Фэй – дома, и можно было чем-нибудь заняться, хотя дел особенных и не было.
|