Просмотр сообщения в игре «Ночной экспрессЪ»

Падающими звездами разбивались о стекла капли дождя. Дзынннь! И вдребезги! Быть может со звоном даже, крупицы небесной влаги прекращали существование своё, однако поезд гремел консервной банкой на путях, усталым зверем рычал. Пожирал звуки. Томились рахитичные березы выгибаясь мучительно, протягивали сучья изломанные ввысь цеплялись за рыхлые тучи. Напрасно. Плакало беспомощное небо, содрогаясь от жалости к самому себе, корчилось - словно тот малыш, самозабвенно на публику ревущий в ожидании игрушки. Игрушек однако не было в этих краях. Да и с помощью вот тоже, тотальный дефицит. Лишь бродяга-ветер одиноким волком выл, преследуя убегающий Экспресс.

-----------------------------------------------------------------

Лохматый Джек рассеянно поглядел в окно, отразилось в собачьих глазах, нечто…
Шумел ветер, всхлипывал, звал за собой на крыльях широких паря – «Вперед. Ууу, вперед! Даааальше…»
Пожалуй, первая тоска, где очень уместно слово «собачья». Разочарование быть может робкими ростками в душе проклевывающееся: разум не был счастьем, разум означал ответственность тяжелую и не вкусную совсем. Горькую такую. Зарычав на дверь, поглядел на мага пес. На людей. Пытаясь что-то им объяснить…Гавкнул. Дракон лениво средний палец показал.
«Неужели не понимаете!» Заскулил тяжко.
Джек знал. Чуял подвох. Коричневые глаза подернулись дымкой, хвост яростно дергался пушистой метелкой, ретривер родом из Малой Вишеры пытался думать. Как помочь людям и сказать…



Рванулся Шесс в туалет, захлопнув дверь за собой с глухим щелчком, словно крышку гроба. Хрясь! Сухой звук выстрелом помещение огласил. Персональная могила четырехугольная: подмигивает зудящая лампа под потолком зелеными сумерками прея, блестят унылые ромашки со своего кафеля. А парень склонился над унитазом и не нет ему дела до местных красот.
Рвет.
Среди футуристических цветов и ароматных отдушечек, блеска хрустальных скляночек, шампуней и жидкого мыла. Полотенец вальяжных бабочек.
Рвет.
Средь синих птиц порхающих на картине, среди чертей и ангелов идиллических, толстеньких херувимчиков да греческих наяд. Долго и мучительно выворачивает наизнанку музыканта. Захлебывается Шесс сначала желчью харкая, потом мутью и снова ядовито горькой желчью. Вонючей, грязной жижей изо рта, червями… Так было. Казалось. Словно
Голова раскалывалась, перезрившим шариком на ниточке грозила лопнуть. Злорадно булькала вода в унитазе, насмешничая, содрогались в зеленой корче бра в форме лотоса, по стеночкам. Текли слезы из покрасневших глаз, знобило. Никто не спешил помогать, спорить или вступать с Шессом в диалог. Ничего сверхъестественного, магического такого, позорное отсутствие каких бы то ни было призраков: не блеяли козлы, не реяли под потолком крикливые привидения цепями брякающие, не пытались затащить Шесса в зеркало бледные осклизлые руки...Даже стены, и то не кровоточили.

Позорище.


---------------------------------------------------------------

Зашумел дождь, по крыше вагона проворными пальцами принявшись барабанить, оптимистичное солнышко поспешило укрыться за пеленой зловеще серых туч. Погрустнело утро ощутимо. На смену болотам да березам печальным курочкам, пришли серые домики поникшие, пустые села и скобочившиеся ветхие сараюшки. Все грустное такое, брошенное давным-давно людьми, разворованное, да и прозябающее себе одиноко в глуши. Ржавея за ненадобностью. Проносились кресты и разбитые полотнища серых дорог, шлагбаумы огрызками, ощерившиеся осколками стекол кирпичные будки. Рыжие стрелки, ручейками ответвляющиеся от основной коллеи, брошенные вагоны, паровозы гниющие на запасных путях…Ни волшебных городов, ни дальних стран, - серая пакость и дерьмо только. Даже странно.

Элла рассеянно прикоснулась ко лбу, ощутив порыв внезапный – можно было зевнуть, чихнуть там или зябко поежиться, но сейчас требовалось потрогать лоб, зачесавшийся вдруг. Легкое жжение и чистая кожа под пальцами, на месте царапин оставленных Костей Младшим, теперь аккуратные шрамы, затянувшиеся почти и не заметные себе красуются. Наверное и на коленях, тоже самое…Сердце бьется часто-часто, испуганной пичугой в груди, но на кончиках пальцев ощущается приятный жар. Пройдет немного времени и возможно, к добру или к худу, эти отметины и вовсе исчезнут навсегда. Излечится плоть, останется лишь рубец где-то в душе мерзкий, уродливый, дряблый. Но сероватое зеркало отразит вполне себе чистую кожу. Кай выполнил своё дело.
Детская ладонь легла на плечо. Хизз пристроился рядом. Теплый неуловимый Хизз, мальчик с оранжевыми глазами, предпочитающий хранить молчание. Сейчас впрочем молчание было преравно. Кошачьи глаза полыхали гневом, вызов читался, брошенный Агриилу. Открытый вызов и давняя неприязнь. Однако.
«Ассасин» расслабившись насмешкой отвечал, снова на кресле угнездился, демонстративно вытянув ноги в золотых ботиночках. Скрестил руки на груди, бросив несколько обрывочных, шипящих фраз. Так и мерились взглядами эти двое, аки ковбои на западе, только заместо пыли рыжей и раскаленной сковороды жгучего солнца, позвякивали бра, да холод крепчал.

Девушка выдохнула мерцающее облако пара, частица души истаяла в холодной, зловонной пасти мертворожденного купе. Заиндевели витражи, кончики пальцев замерзли. Бросилось в глаза посиневшее лицо Горана, клочья пены в уголках губ, хриплое дыхание. Все же …то ли не рассчитал чего проводник, то ли напротив, тщательно спланировал. Но мучился.
Хизз, первый сделал ход конем, подумав немного, протянул конверт - аккуратный запечатанный конвертик для Эллы, помеченный инициалами «У. Г. М. для Эллы» дрожащий в ладошке грустного мальчика. Прописными буквами, украшала конвертик надпись:





И рисуночек довольно милый прилагался, – похабного вида испитая рожа со шрамом, рядом красивый ангелочек стройный курит. Типа. Обаяшка с улыбкой до ушей. Над головой ангела послание облачком: «Женщины ему никогда не дают». Вот и все.

---------------------------------------------------------------

Агриэль насторожился:
- Шшштобы там не пряталоссссь, это все лошшшь скашшем мы! Хиссраэль модол, глуп, порывист. Вей ла. Братессс сам попросил насс сделать это. Вах сья. Ссссамолично. – Синие глаза блеснули, поглядев на Эллу в упор – Верь нам, это (палец на точку указывает) нэи влах. Верь, клупая! Не самодовольному Червю, не туписсе Карри, не Хиссраэлю молотому такому. Верь Нам. Тааа, вы все слушайте топрого Агриила, та-та, это выход. Сссса дверью выхот! Тссссс. Сдесь мошшно покинуть поессд, мошшно уйти и никогда не воссвращаться. Ахшшш. Брат говорил так. Путь Ника. Окольный путь к вам томой, в ваш маленький тусклый мир. Никто не входит, никто не выходит на поессде черес одну тверь. Сдессь мошно сойти, но…Он скасссал что из купе смогут выйти не все. Егерей. Кто-то долшшен остаться сдесь, шшш, одному не сушшшдено выйти, потому што карта лшет. Тас вла. Маленькая ошшипка допущена там…Ох сссья, всего лишь одна опечатка чтобы ловить мухх в красную комнату. Но другого пути нет. Сссаи. Брат обжегся, не смог залечиться как следует, он сказал, что будет рад остаться и избавиться от опостылевщего ему тела. Крязного тела. Наблюдателю ничего не будет, ему не могут причинить на поессде вред. Аххш нееет. Мы не сслодеи. И не предатели. А Хиссраэль обвиняет нас! Мы сами помогли брату, чтобы вам не надо было выбирать, вы ше хотите выйти отсюда? Кого вы оссставите сдесь?

Бросил презрительно, поглядев под ноги себе.
-Вы. Трусы. Никчемные крысы вссе. Братесс снает шшто телает…
Нахмурившись, мальчик протестующее покачал замотанной в бинты головой, достал приснопамятную бумагу с шифром, ветхий пожелтевший листок найденный на полу в грязном купе. Заботливо сберегаемый. Позабытая абракадабра. Откашлявшись, ладошкой нос заслоняя, тихонько произнес неуверенно и робко. Голосок у Хизза был мелодичный, а вот акцент чудовищный:
- Неа, ньеа оставлиаять. Нейя. Это выход споастись всем, выити и неакому не аостаться. Осйся плохо, неися. Приасывная умага. – Сосредоточившись, произнес несколько певучих фраз. Потом пояснил на ломаном русском, пытаясь жестами помочь себе. Очертил круг, изобразил взрыв, помахал ладонями – Сдеась коорить, как призуать тоа, ша не надо призуать, Хесаалькрихэйль врай! Кай Хээйла виейрь нам, как нааш Каи. Мои Кай! Заоклятие Присыэва!

--------------------------------------------------------------

И был свет. Много света, пожалуй даже слишком в этой вселенной неторопливо обугливающейся. Когда невидимый взрыв оглушил блондина заставив треснуться носом о ковер, свет, тонкими мерцающими пиками преломлялся перед глазами, вгрызаясь раскаленными спицами в череп. Вычурными наркотическими картинками, яркими мультиками под ЛСД. Образами. На миг ослеп. Минута…две… Только царство деталей и фонарик в руке, требующий очередной жертвы. Царапающее дыхание…Кривляются козлы, проводники рогатые вытанцовывают, бабы…


- С*ка! Сигарет мне нах гони и тело верни, шамун! Сигарет я сказал, девочка. Где моё тело, мля !? Где Гарри находится, тыыы твааарь блохастая, говори ять мне, что это!? Плевать на звездочку, пусть подыхает нах. Гарри насрать. Но Ты! Ты выжрал напиток! Отдавай-ка обратно, то что причитается, птенчик!
Фонарик уточнил: Гарри на взводе, как та граната без чеки, любая неосторожная фраза вызовет необратимый взрыв. У Гарри в грязных карманах отвисших брюк, костет прячется и ржавый надфиль, как раз, чтобы в печень бить. И машинист Гарри даже на секунду, о моральной стороне вопроса не подумает, ибо он как снежок с горы…все больше лавиной себя ощущает. И падает вниз.
Злорадно. Фонарик-то сообщил.