Тихая молитва от сердца, ладошки чистые, робкой лодочкой сложенные у груди. Пожелтевшие слова в клубах сладковато сандалового дыма, возносятся к небесам нехотя. За окнами пыльными дождь плачет, каплями мутными по стеклу разбиваясь, горюет. Скребутся ветви, согбенными пальцами ветхую крышу царапая. Вишнями. Шумят деревья тревожно, плохие места, плохие! Предупреждают. А внутри тихо. Празднично, по особому. Печальных икон мутные лики, скорбные глаза, большие серьезные в душу заглядывают, спрашивают - так ли живешь? Удлиненные кисти рук, нежная охра, блеск далекого миража византийского. Танцуют пылинки в мерцающем свете одиноких свечей, огоньков рассеянных. Над огнем, корона рыжая, искорками лучистыми – если веки прищурить, может это и есть Бог…? 
…Сегодняшний день у Гарри активным выдался, сказал бы кто раньше, послал бы нервный машинист такого предсказателя ко всем чертям куда подальше. Предложив язык свой вонючий в жопу засунуть прямиком. Редкостная гниль вышла. Работы лишился, в болоте выкупался, подох, ожил вот теперь…план максимум выполнен. На два месяца вперед даже. Если на два тысячелетия, -купаться теперь долго не захочется, на всю жизнь желтеньких утят резиновых разлюбил Гарри, в пузырьках пенки ароматной. На всю жизнь!
Ну служба допустим, та ещё…Рельсы, темнота, громада поезда на плечах усталых. Это для нахлебников поганых, которые задницу свою в уюте казенного купе везут, для девочек там розовощеких, локомотив всего лишь груда железа. И машинист его работяга никчемный. Всяким костикам сучьим для насмешечек повод. А Гарри знает, пути-дорожки они разные бывают. Колея во мраке блестящая, бормотание радио, эфир нестабильный, изредка помехами хриплыми прерывается,- может рок-н-ролл врубят, может классику мрачную, а может кто орать будет, нудным голосом о спасении моля. По всякому-то бывает. Крикунов Гарри больше всего не любил, действовали они на нервы, отвлекали... А спина болела нещадно, выкручивало судорогой кости полые, глаза слезились. Солью. И только ночь навстречу, живописно- сизая птица летит, в настоящем времени гордая, о стекло вдребезги звездами разбивается, любимица, чаровница, сучка глазастая. Городов очертания спящих, зубами гнилыми в дёснах гноящихся. Домов, гаражей, сараев, вокзалов, избушек, развалин, логовищ человеческих. Квадратики окошечек, - кто-то в постельке нежится, третий сон досматривая, кто-то девочку ласкает свою, кто-то подыхает тихо-мирно себе, а Гарри вкалывает…И это хорошо в общем-то. Было. А теперь, как в той песенке старой…
…Потеряли своя «я» два военных корабля. Позабыли свой фарватер и не помнят где их цель…Непонятная свобода обручем сдавила грудь и не ясно что им делать, или плыть или тонуть… Опоры наклонные бегут, вправо-влево, выгибаясь кружевами. Болты широкие, шестигранные, мощь цивилизации далекой. Богов. Титанов. Со своих алтарей пыльных свергнутых за ненадобностью. Затишье перед бурей, иллюзия спокойствия, сквозь ледяную призму, мир плывет за окном и только одинокий машинист в этом мире стоит. На платформе. Словно. И не поезд уже едет, а пейзажи за окном текут, дорожные знаки костями перекрещенные, надпись «Стоп-30» и большой красный щит «Будьте внимательны! Соблюдайте…» По ветру прахом...
На магического Костю он демонстративно не смотрел, Агриэля не слушал, баба и вовсе не волновала. Да и какая там баба? Так, замухрыжка морковная. Не развлечься даже толком. Ждал Урмиила, задумавшись глубоко. Повторяя раз за разом, позабытые строчки молитвой.
...Корабли без капитанов. Капитан без корабля. Надо заново придумать, некий смысл бытия… 
И церковь припоминалась упорно, глухой бой колокола в глуши. Говорят, словно в старину былинную, срубили топором без гвоздей, часовенку эту ветхую. В проклятых местах, такой вот Китеж –Град наоборот…Обезображенная женщина, с гноящейся раной на пол лица, зачем учила его, уродца, Слову Божиему, истории земли Русской, на которою искреннее машинисту было плевать- Погань – прошипел. Отражение в стекле, гротескно изуродованное подтвердило, адресовав почему-то ругательство, самому Гарри -«Погань ты и есть. Все верно»
Явился Горан, со свечками ароматными и круглыми часами в руке. Бледный, неловкий, но вполне довольный собою призрак. Освобожденный даже, будто мучился до этого долгой зубной болью и вдруг все прошло. Разом.
Аккуратно расставил толстые свечи по проходу, Гарри кивнул. Подозвал Агриила, принявшись шептаться в тамбуре, в основном насчет карты и цифр, разговор тихий донёсся.
- Ты точно уверен насчет значений? Считаешь, что Ник…Они знали?
- Ссссснили не ссссналиии не ссснаем мы ничего. Илью не сснаем. Ника не сснаем. Ничего не ссснаем. Пусссть прокляты они все будут!!! Сссса плохо все, вот это ссснаем. Обман. Сай вла, первый договор гласит что…
Притихли гниды, заметив интерес у машиниста, замолчали, сволочи эдакие свои умные секреты в карман заныкав, ирисками потными. Гарри зарычал утробно, плохо ему было. Вытащил из кармана отсыревшую карту голой девицы, демонстрирующей прелести свои пышные на камеру, почему-то ещё противнее стало.
…Ну а жизнь? Как свеча не ветру, воском топленым плюется. Всё было, всего в достатке. Хорошего и плохого, рожденным на сумрачной стороне к трудностям не привыкать, выжить уродцу, уже счастье. Хреново, дерьмово или так как надо. Бытие нехитрое. Образок запотевший, абажур соломенный, иллюзия уюта – обманчивой водкой на столе. Запах железа мокрого с детства в кости въелся, и не отмыться....Горечь, отрава, радиация, смола смертельная. Поезда частенько возле деревушки проезжали, по своим черным рельсам следуя в никуда – можно было монетку под колеса положить, а потом вертеть счастливо в руках, теплый блин. И этот тихий голос, в сумраке поющий себе. - Во имя Отца. И сына…Колоколом грустным.
А потом треснуло, резко и со всей дури, натужным ударом в желудке болью отозвавшимся. Стекла вскрикнули тонко, оцарапав уши обиженным звоном, и разлетелись себе дождиком прозрачным по проходу. Ворвался вихрь, снежинки слипшиеся влагой. Холод. Белым волком ветер зарычал, сквозь слепые окна, проникая, затанцевал. Подпевая самому себе
-Ууууууу!
Гарри успел пригнуться, но острые уши все равно трусливо к голове прижались, в перьях осколки заблестели.
Загорелись свечи. Погас свет. Ненастоящий огонь ярился на ветру, простой бы давно потух, а этот лишь сильнее в воск вгрызался, золотыми искрами шипя. Ветру назло.
- Простите…Я хотел эффектно наше отступление обставить…- Извинился Горан, заглядывая в купе – Идемте скорее, пора делать ноги!
-Тварь, гнида, с*кА, ненавижу урода! – Орал по привычке машинист, стылый воздух голосил в унисон. Уаааааа! Ненавижуууууу…
В проходе вьюга свирепствовала, распахивая купе. Зима пробралась таки на Экспресс да и праздновала торжество свое белой ведьмой. Широкое полотнище алой шторки, в ночь улетело, красным парусом под перезвон хрусталя отчаянный. Выпорхнуло. Горан стоял спокойный, рядом Агриэль высокий. Волосы проводника завивались на ветру, одеяния «ассасина» синими крыльями за спиной, трепетали.
-Костя! – проводник силился перекричать зиму – Вам предпоследним идти, Владу помогите, как дойдете до последней свечи, отпускайте волшбу …Не забудьте отдать мне дракона и свои вещи. Нож, мел и все остальное! Я верну вам это, …ууууйдете! (охрипший ветер, унес окончание фразы) Лучше отдайте на время, вам же лучше будет…!
- Сссса....шшшиво отдай червь! Быссстро выполняй! Насссссекомое! – Агриэль решил оконкретить.
- Элла. Иди с Агриэлем первой! До конца. Не останавливаясь – Указал рукой. – Подумай о чем-нибудь приятном и шагай первой. Только не бойся, Кай с тобой. Смотри, на мосту время идет назад. Волшебное время. Воспоминания…они могут ожить, постарайся не думать о…!
Горан указал длинным пальцем на циферблат, где узорчатые стрелки справа налево двигались неохотно. Пламя свечей, жаркой волной обнимало, снежинки таяли, реальность все дальше отдалялась оставшись на берегу. А здесь мост. И яркая, прочерченная зеленью галактик ночь, стеклом битым хрустела под ногами, горел ковер, обагренный кровью много раз. Выгорал
Гарри не собирался никого слушать. Послал в ад добротелей и побежал себе, скрипя когтями по стеклу, Бога проклиная и дьявола по привычке. Одна свеча. Две. Три. Перья шуршали…Седьмая. Туман, холод и темнота.
…Надо заново придумать некий смысл бытия. Нафига?