Плескался под ногами рассеянный сумрак, Владимира Ильича мозаикой выложенный портрет на стене, лукаво подмигивал. Желтыми яблоками гнили лампы круглые под потолком, отбрасывая на пол, переспевшие тени свои студенисто зеленые. Растрескавшаяся плитка, наплывами неровными мерцала, головную боль, переливами жгуче малахитовыми, вызывая. До тошноты…Тишина звонкая в этом пустом здании царила, глядела на Шесса бельмом глаза закатившегося, незрячего высохшего, мертвого давным-давно. Ленин улыбался приторно, лысиной поблескивая, советский зомби, а люди спали, неестественно скрючившись. Тихий час. Какой-то посапывающий дядька пускал пузыри изо рта, - нитка слюны блестела по подбородку стекая, челюсть безвольно обвисла, обнажив гнилой частокол желтых зубов нечищеных.
Вялое эхо встрепенулось, что-то звякнуло в глубине здания, скрипнуло легонечко, там где надпись «Милиция» возле окошечка информационного. Тишину легкий звон потревожил. Эхо зашипело удавом рассерженным, протянуло: «Тщщщщщщщ!» Несуществующий палец указательный к губам приложив, заботливой воспитательницей словно.
Ярилась зима тем временем, снежинками плакала, сморкаясь в фиолетово-серый платок ночи. Но это снаружи. В том мире, нарисованном на кальке неумелой детской рукой, которого уже не существовало. А. Внутри здания духота лишь властвовала, теплой ватой, глотку неторопливо забивала сонной дремой. Что-то капнуло с потолка, обляпав музыканта. Голубовато-мутная капля, старческой катарактой растеклась на плече. Ворон боязливо отстранился, зажимая нос платочком шелковым.
- Я думаю, Господин Мой, нам нужно уходить отсюда. Немедленно думаю, как можно скорее…Если Этот дуралей в ловушку угодил, так и пусть подыхает к дьяволу здесь. Берите газету, если желаете, но я туда не пойду. Вон ваш друг…нешто, фокусник наш Айзенхайм достопочтенный? О Боже пресвятой…
…
Встрепенулись тени, дверь входная скрипнула, легкий порыв зимнего ветерка принес порцию снежинок истаявших грязной лужицей на полу, тоскливо. Проводник удалился. Свет моргнул. Погас. Р-раз. Снова загорелся, ещё зеленее. Что-то заметил там Шесс, а может показалось ему, миражем обманчивым, на мгновение, негативом…
…Люди спят. Вдыхают и выдыхают мерно. Слово «жопа» на одной из скамеек выцарапано, бросается в глаза...А вблизи, тела опутывает мерцающая паутина как будто, – согбенные позы, одутловатые лица, однообразно похожие, невольно вызывающие ассоциации с этим липким словосочетанием «Синдром Дауна» …а между тем что-то определенно покрывало их с ног до головы тончайшими волосками. Серебристо-серыми. Некая растительность, плесень, тонкими усиками в рот, в нос забиралась, в уголки глаз смеженных. Пульсировала, жирно содрогалась …Но нет. Моргнешь, и люди как люди, расслабленны, спят, может даже видят сны какие-то. И не существует здесь плесени. Не существует паука. И табло тоже отсутствует. И жизни нет, одна пародия… Как на египетских фресках, где кособокие человечки в профиль стоят: поросят приносят фараону, пшеницу жнут, богам дары возлагают. Старательно изображают в могиле одинокой, подобие существования земного, картинками полуистершимися.
…Что-то там шелохнулось, в пустой коробке здания, как будто щенок несмело тявкнул. Звук встрепенулся да и пошел гулять по вокзалу. А киоск рядом совсем. И Газета здесь же. Всего лишь пару шагов – туда, обратно. И окошечко угольком тлеет. А Ворона нет, сметливый сукин сын, и неизвестно когда паровоз отчалит…