...
- Не смей со мной шутить, девочка – разъяренной кошкой прошипела Даша. – Ты не знаешь с кем связалась…
Ничего не изменилось в этот момент. Изменилось решительно всё…Мягкое биение сердца в груди, теплый ручеек распространяющийся от желудка к кончикам пальцев. Серебряный звон колокольчиков в ушах, распирает черепную коробку крикливой сиреной. Рассеянная улыбка Хизза, блеск нездешнего солнца на ресницах. Преломление... Захлебываются цветным пламенем витражи, ток крови, кузнечным молотом в голове, гулкие взрывы. Ещё раз, и ещё, больнее! Череда мурашек нежной волной, наэлектризованные волосы, ароматный полумрак, вспыхивает каплями топленного перламутра. Тягучие сумерки долгой ночи, скукожились угольком, исчезли, огонь пожрал. Бордовые занавески, эхо вскрикнуло. Длинным гудком, оцарапало горло. Боль.
Широкий готический шрифт, прихотливые узоры в виде оленей и райских птиц, запах благовоний, красное дерево, трепетные огоньки свечей, мерцают – одни ярче, другие тусклей. Ряды скамеек. В темноте. Мрачная фреска под потолком, сумрачные краски: ровное пламя привычного апокалипсиса, трагический конец света во всей красе – возносятся праведники на небо, падают в жаркое пекло грешники. Архангел Гавриил трубит в рог во всю мочь, легионы ада идут на штурм. Бьются ангелы, бьются демоны. На смерть. Какая-то рогатая тварь пожирает младенца, похотливый старик с длинными седыми лохмами, преследует молодую девушку. Вакханалия. Царит. Блестят жирно яркие капли крови, растекаются бордовыми лужицами в грязи. Краснота. Мертвые тела гниют неуспокоенными, уже стекаются крысы в смердящие ямы. Человек, рвёт ногтями кожу на собственном лице. Хохочет. Широкие мазки. Далее. Ангелы с надменными лицами, смешливые черти, и в центре бойни, веселый залихватский пир. Перья. Кто-то пьёт, поднимая золотые кубки, уходит с поля боя, бросая под ноги оружие, отворачивается. И тут же слова, непонятные чуждые, перепутанные буквы, запретные знаки. Как мозаика:
«Нет прощения Миром Проклятым изменникам … в свой черед свершится чёрный рок, настигнет судьба горькая…ни в небе, ни под землёй...Было Сказано…N-N-N. Нет покоя, спасения. Никто не оспорит. Закон человеков…» Кровью оплавляются старинные знаки, начертания, шрифты, искажаются. Букашкой несчастливой угодившей в воск, чернеют. Горьким угольком. Туманится разум, жаркое тепло распирает грудную клетку, приятно, и больно одновременно. Царапающая мука. Как на качелях. Тошно и хорошо. Мелькает солнце пол ногами, путаются мысли в вышине.
Это Кай. Ввверх и вниз. Волнами. Девятыми валами. Бурей. Наваливается. Даёт правду. И ложь тоже.
Холодный мир Даши. Открывается, обдавая непрошенного гостя волной колючих льдинок, тонкими иглами проникая под ногти, выворачивая. Добро пожаловать! Густо-серые сумерки, однокомнатная квартирка, пыльные фотографии на кухонной стене, больная мама, неудачный аборт, череда воспоминаний. Тени. Однообразно бесцветное горе, пожелтевшие объявления о найме на работу, вой собак, глупая кличка «Лайки», означает счастье. Только счастья и в помине нет. Миловидное лицо искажается гневом, жгучей ненавистью, злобой.
…Даша на поезде, в первом вагоне возле телефона, глядит в мутное зеркало, боится. Ей никогда не нравились эти черти и ангелы, они смотрят на неё, улыбаются, проникают. В сердце, в нос, гнилым запахом пропавших апельсинов, вызывают тошноту. Дарья ненавидит апельсины, отвратительный запах мерещится ей везде, клейкой оранжевой патокой, набиваясь в горло. Тяготит ладонь пудовой гирей трубка, кажется, раскалена до красна. Девушка сообщает хриплым шепотом:
- Степан…Он хочет уволиться…Господин Ворон сказал…Да, вы должны знать, это недопустимо, он сказал…
На том конце провода довольны, серая квартирка прибавляется мебелью. Даша с остервенением рвет газету, некто Степан…овский пропал без вести, родные и близкие просят сообщить хоть какую-нибудь информацию, обещают премию, награду, что угодно, за горсть надежды. Заплаканное окно, отражает измученное бессонницей лицо официантки, там за стеклом бушует непогода, сосредоточенно рвёт тучи июльская гроза. Рык грузовиков, индустриальный район, однокомнатная квартирка…а Даша всегда боялась грозы, нервы на пределе, продирает болью, острые ногти, оставляют на коже ладони алые полукружия. Месяцем луны. Обрывки, прах, пепел. В свой черед. Сигарета выгоревшая до фильтра, пузырек ожога на руке. Гной.
Человек в синем, обращается к Даше персонально. Он даже обозначает это слово интонацией:
- Персссонально. Конфиденссиально. Они придут. Скажешшшь где искать. Получишшшь награду. Шшшшизнь. И кое шшшто ещё.
Разноцветные брызги крови, красные витражи, череда узоров. Елочный запах, блеск ресниц. Кай. Им невозможно управлять, подобен омуту в котором позволено лишь тонуть, пропадать в оглушающей стихии, и карабкаться наверх, пытаясь дотянуться до солнца. Глотать собственную боль, и чужую, пить до дна. Кай. Предает…
Взлетают морозные снежинки, облачками пара, истаивают слова. Жёлтые глаза, недавний разговор, сотню лет назад, или вчера: «Кто я такой чтобы просить у тебя о помощи? Мастер Ворон-то поумнее будет, эту херню даже в руки не захотел взять. Любому можно причинить боль…»
Любому...Тайны, обреченые быть преданными. Чужие. Родители-археологи, одиночество, пустота, отражается в глазах Даши. Пляж, Джек, Гарри, суицид, открытое окно, подружка… Она запомнит, иначе её бы не стали звать Тенью. Даша всё запоминает. Такая родная и близкая, человечная Даша, наполненная жизнью и живейшим участием. Рыдает в темноте: я не хочу! Назавтра, она повторит весь цикл заново, но сегодня, она не хочет принадлежать теням. Зеленый абажур, седенькая, неуклюжая старушка:
- Мама, ты считаешь, а я…хорошая…?
Капли дождя умирают на стекле, плачут. Трещина в стене расширяется, влага просачивается, превращаясь в плесень. Грибок разъедает штукатурку, лет через десять в этом доме невозможно будет жить. Мерзнет одинокий плакат, улыбающаяся пара на солнечном пляже. Пальмы. Ядовито-голубой океан. Насмешничает, среди убогой нищеты. Колченогий стул, обои букетиками, излохматившаяся пленка на столе. Каждый хочет быть хорошим. Жить хорошо. Как надо. Но как?
Снова телефон зажатый в руке, белая трубка, царапающий голос:
- Даша извини, тут меня работой привалило…я не смогу завтра приехать. В общем не смогу. Я тебе перезвоню, солнышко. То, что ты рассказала…удивительно. Но в общем, скоро перезвоню, уезжать мне надо. Увидимся. Скоро увидимся. Целую.
Девушка знает, никто не перезвонит, аппарат будет насмехаться тишиной, а однажды, разразившись противным звонком, поздно ночью, прокричит:
-Немедленно!!!
Проклятое купе, высокая фигура уводит сопротивляющегося мальчика туда. Красная надпись на стене, соломенная кукла. Больше всего Даша боится ходить именно здесь, боится что однажды, дверь распахнётся и бледная рука затащит её внутрь. Как в детских кошмарах, заберет в обитель грязи и пыли. Под кровать. Где никто не найдет. Так однажды, пропал Ник…Это как плесень. Разъедает понемногу и штукатурка осыпается, расплываясь гнойными пузырями.
- Ты сссскашшешь им!
Кай…
Расширившиеся зрачки официантки набрякли паникой, вскочила, прохрипела:
- Не смей со мной шутить, девочка!...-Вспленула руками, и вазочку с печеньем на пол... в грязь, на алые ковры. Наступила ногой, хруст крошек. Чай расплескался, мутной лужей на столе. Приуныл. Топчет хлеб под ногами, осколки изящного фарфора. Долой. Потеряла равновесие. Взяла себя в руки. Попыталась. Подбежала к удаляющемуся Паше, схватила за локоть, потянув за собой:
- Постойте, есть разговор. …Семен..- Даша ещё не верит, что всё осталось как прежде. В голове кавардак, кажется, минула вечность, чужие воспоминания теснят голову. Мысли…
- Семен оставь нас, нам нужно поговорить…С Наблюдателем..
Семен уходит, расшаркиваясь, глядит на Пашу. Что-то в глазах мрачного мужчины меняется, как будто неуверенное солнце на мгновение, проглянуло сквозь тучи.
Потерянная официантка не отпускает Павла, держится как за спасательный круг, поясняет.
Запинается. Глядит на Эллу с ненавистью, утирает выступившие слёзы. Кавардак….
Понимаете…тут такие дела…ходят слухи…присядьте пожалуйста – отстраняется, разве слова могут иметь значение. Чужая сила, сила отобранная у Даши. – В общем, вы должны притвориться Наблюдателем, для них…Понимаете, всё очень быстро меняется. Связи нет, Господин Ворон больше не показывается…ходят слухи что его отстранили. Люди боятся. А когда они боятся, то делают глупости чаще всего. Я прошу вас…подумайте…Говорят Компания закрывает филиал, говорят что все мы скоро умрем, много чего говорят, глупого и умного. Им нужно знать, что хотя бы Наблюдатель здесь. Спокойствие.. Никто не знает как он выглядит, почти никто…а люди склонны делать глупости, вы молоды, красивы…хм…а значит вполне сойдете. Пожалуйста, вы должны…дорогой мой друг, прошу вас!
Слёзы на глазах Даши, текут горькой рекой, дрожат посиневшие губы. Игра в гляделки. Игра.
-Подумайте, пойдемте со мной…Ты…Вы – персонально к Элле, обратилась – Тоже!
***
Лживая ночь укрыла долину фиолетовыми сумерками, сбрызнула землю прихотливыми каплями пурпурных теней. Небо слегка посветлело на востоке, серой неуверенной зарей, занимался призрак болезненного утра. Отсыревший воздух пах простудой, кровью, каленым железом и мокрым камнем.
Что-то неуловимо изменилось, в этом шепчущем, тревожном мире подступающей воды: отдаленное чавканье, тонкое журчание невидимых ручейков, сосредоточенный гул проводов, мягкий звон капель, переливчатый смех и нечто, до боли напоминающее одинокий женский плач. Где-то там, в глубине болот, разверстой пасти неизвестного хищника, рождался звук, голос, вой, отчаянный долгий, звенящий гласными буквами, беспросветно унылый крик потерявшейся души. Казалось. Мучился неизвестный зверь, быть может гигантский щенок, или полутораметровый котёнок, кто угодно, тюлень, морж, гремел металлическим хламом, булькал, всхлипывая, просил о помощи, привлекал внимание, продираясь сквозь плотные заросли жёлтого камыша, поближе…возможно, не желая даже напасть, быть может, желая всего лишь погреться, быть рядом с живыми людьми, сейчас. Здесь, а не в темноте, оказаться в кругу мыслящих созданий, оставив одинокую, неправильную эту зиму за своей спиной, сидеть и слушать, впитывая разговоры, непонятные чужие, но от этого не менее родные. Существовать. Не одному.
Звуки, свет, осторожный шорох трав, холодное дыхание болот, изморозь …неприятно мокрая одежда, порывы резкого ветра, отбирающего жадно, крупицы сбереженного тепла. Выцвели звёзды в вышине, битым стеклом осыпались на землю. Свежевыпавший снег, бриллиантами блестел под ногами, искрился, отражая чахлый лунный свет – мнимые сокровища, мнимая станция, даже попутчики и те…мнимые, непохожие друг на друга, чуждые, остро противоположенные…И звезды под ногами, грязные, слюнявые – мять их подошвами, марать грязью, куда приятнее, чем тянуться к равнодушному небу, слышать хруст озябшего снега, хруст стекла. Посвежевшая темнота тоже хрустела, шептала бескровными губами: «Мои-и-и. Совсем мои-и-и. Мои-и-и-…»
Влад, обиженно поглядев на Костю, демонстративно отстранился, почесывая живот, принялся спускаться:
- Говнюк! – пробубнил себе под нос зло, скомкав бумажку, зашвырнул негодующим мячиком куда-то вдаль. – Ну и пожалуйста урод, зас-сунь свою магию, обер-регщик хренов…
Печально вздыхая, шуршала щебенка под ногами, - здесь уже кончалась изъеденная запустением платформа, пути вырывались на свободу, желая отыскать единственный верный путь, бежали в темноту без оглядки – Влад поскользнувшись упал, ойкнув, прикусил язык, сминая тяжестью тела равнодушный снег, покатился вниз, обманутый иллюзорной плотностью насыпи. Серебристым облаком в воздух взвилась едкая пыль, камни ломались, бесстыже осыпаясь прахом в ладони, оборачивались острым пеплом, вызывая судорожный кашель. Жирная луна на небе, чахоточно рыжая, перезревшая, смеялась безгубым ртом, наблюдая со своей высоты как изменяется станция, превращаясь в ничто. Бдила. Колдовство, как это известно, рассеивается с двенадцатым ударом часов, кому как ни луне, было об этом знать.
Влад поднял камень, раздавив без труда, тяжелый кусок породы рукой. Присел на землю, вздрогнув в очередной раз, когда над болотами раздался тягостный вопль. Блестели во мраке чугунные рельсы, отражали мокрый свет оранжевых фонарей, подрагивали, словно бы ожидая возвращения поезда, - крепкие болты, цементные шпалы, заводская марка обманчивой цивилизации, но чудо уже рассыпалось в хлам, и где-то в темноте, протяжным скрежетом оглашая окрестности, что-то грузно рушилось, ломалось, исчезало, заставляя испуганное эхо метаться в воздухе, выкрикивая обиженные ругательства в эту глухую ночь.
- З-з-здесь и впрямь становится неуютно – пробормотал официант, неизвестно для кого. Уже уловив общее настроение, и в общем- то привычно снисходительное отношение к собственной персоне, замолчал, принявшись дуть на озябшие ладони. В груди рос гнев, непонятный, жгучий, жаркий, захотелось дать Косте в морду, захотелось послать всех к чёрту, сделать что-то решительное, быть может даже уйти, громко, скандально, уверенно. И ушел бы наверное, но куда… А потом отчего-то, и вовсе замкнувшись, задумался о книжках, и той неизвестной судьбе, которая постигает героев повести, если отвлекшийся вдруг читатель, решит бросить чтение на самом интересном месте.
… Закрытая обложка, запечатанная история, позабытая книга пылится на полке, ожидая преданно возвращения своего человека, в ряду десятков таких же, ненужных. Наступает ли для книжных персонажей темнота, бессмыслица-смерть, кома? Если они сражаются на Венере, скажем, с одноглазыми мутантами-слизняками, или в составе гордой Федерации покоряют галактику, где-то в пучине созвездий Альфа-Центавра, - размышлял Влад,- если испуганный герой страшилки, лезет в погреб чтобы столкнуться с ожившим мертвецом; или два пылких любовника, клянутся друг другу в вечной любви на фоне пылающего заката. Что произойдет с ними дальше, когда интерес читателя, персонального бога, творца этой маленькой вселенной, наполнявшего историю жизнью и крошечными мечтами, вдруг улетучится в самый важный момент…? Будет ли это темнота, небытие, или исправное ожидание джина, томящегося в заколдованной лампе, или…- Баранкин, будь человеком – тихонько подсказал Горан – Ну конечно! Поезд уже уехал, мы с Эллой не на той остановке просто вышли, пропустили свою станцию. Неправильно это, слишком хорошо, как будто река наполненная карамелью в стране вечного шоколада...и несет…Только от сладкого рано или поздно заболят зубы, и я не знаю что делать. Надо было лучше исполнять свою роль, а теперь…Да уж, теперь только Пикник на обочине, бесплатное счастье для всех, читать и осмысливать буквы. Красный океан, спящая планета…
- Жрать охота – Кивнул Гарри, тяжело поднимаясь. – То верно, от пикника пузо бы не отказалось, гниды толстолапые! Но мы не спасемся теперь, ха-ха, Светложопый испачкался, разве ты не видишь? Он весь в грязи и никуда не попадет больше. Ррразве только Гарри-уродец, способен ещё замечать хоть что-то?
Зашумел ветер, пушистыми крыльями захлопав, пропищал: «Не спасетесь! Не попадете! Не найдете!» Констатировал.
Снова что-то обрушилось под прикрытием тумана, огласив окрестности резким воплем. Невидимые пальцы отбили дробь, выкручивая с наслаждением железо. Снова пошел мелкий дождь, принявшись вздыхать протяжно над землей. Тонко ныть. Устало. Тем более упрямо, протыкали колючие звезды завесу туч, показываясь ненадолго, обжигали лица равнодушным холодом неторопливой вечности, плыли в вышине, такие себе гордые и омерзительные.
Цепочка пузырьков пробежала по воде, теперь уже совсем близко было видно, эту тягучую, маслянисто-блестящую жижу, протягивающую стылые свои объятия к людям. Случайная волна, выплеснула немного светящихся червей на берег, живность задергалась, принялась извиваться, жадно пожирая друг друга. Промелькнула в мусоре смятая пачка сигарет: «…одоппи», и обрывки карты исчезнувшей империи на изъеденном плесенью картоне. Полиэтиленовый пакет сиротливо зашуршал под ногами, выпотрошенной медузой. Какая длинная пиявка, поврежденная ударом, бессмысленно выгибаясь в этом самом пакете, блестящей спагеттиной, пытаясь покинуть прозрачный плен.
- Ты о дяде Косте что ли волнуешься? Ну да. Подожди немного, я хочу вспомнить как же там было...Увечный Бог…который желает всегда больше, чем может, и не сразу это осознает. Он сконструировал часы, но не время, которое они измеряют….
- Кстати о времени. И? – Гарри сверкнул круглым глазом. Поднялся грузно, с кряхтением достал пакет, вызволив пиявку из плена. В темноте раздалось аппетитное чавканье.
- И дальше я не помню – улыбнулся проводник, повернувшись к Косте– Совет за совет как говорится, у Агриэля есть бумага с некоторым заклинанием дл вас, он хочет пошутить, смешно и обидно. А я не хочу, чтобы братец-кролик оказался в опасности. Иногда, он конечно бывает тяжелее всякого домашнего питомца, но заклинание изменяет внешность, а у некоторых здесь, совершенно нет чувства юмора. Вован уже не сможет предупредить братца о вреде курения. А я очень расстроюсь, если Агриэля кто-нибудь обидит. Желтый огонь, дааа, возможно грязь ему не понравится. Метка хозяина…Но ради того, чтобы вы, старые лучшие друзья встретились, я думаю стоит постараться…
Отошел в темноту.
- Кы-кы-какого Вована? – переспросил нехотя, скорее для галочки, отчаянно мерзнущий Влад. Прохладный, измученный в своей мокрой одежде, замерзший, температурящий – Какой огонь?...
Сорвался ящер с плеча, принёс себе на ужин длинного, извивающегося гада, спросил на всякий случай:
-Евгеньич, хочешь? – Потом сожрал, обдав Костю смачной вонью. Утешил – Не боись хозяин, если сдохнешь, о могилке-то я позабочусь…ну цветочки там китайские, белые тапочки, фото, конфетки "Барбарис" на памятничек…
Пожаловался Микериил:
«Позёр! Желтый огонь…Скажи ему что я тоже могу управлять желтым огнём! Хочешь продемонстрирую?»Вспыхнуло крошечное пламя, принялось несмело облизывать ботинки хмурого блондина. Одинокая искра взмыла ввысь, дракон высморкался в лапу, огонёк погас. Ящер попытался прикурить отсыревший бычок, пламя исчезло без следа…
- Берегите природу нашу, мать вашу! – Задрав заднюю лапку, ящерица мерзко хохотнула – Евгеньич, двигай копыта, струя у меня, чистый напалм!
- Хотите прокатиться на дрезине, будет вам дрезина! – Вернулся Горан, указывая рукой куда-то вдаль. Глаза полыхнули в темноте, глядя мимо Константина Евгеньевича, мимо Гарри, опадающих декораций, и всей этой ненастоящей станции, представленной лишь набросками, художника вора, создающего усердно свою картину из мусора – Я не зря вспомнил Солярис, помните, Ущербный Бог? Здешний вивисектор мало тянет на что-то большее, чем насекомое, привыкшее завлекать беспечных мух в ловушку. Он хочет желания, будет ему Желание. Он не привык отпускать своих жертв, привык только жрать наверное…хотя всё же это другое.. Жрут Низкие, а Он, питается, держит, коллекционирует. Огонь Тай’Свла не примет грязи, так и есть. Но обмануть его можно
- Желание, мать твою, ну конечно. Желание!!! – выдохнул Гарри, щелкнув клювом. Выругался для порядку, прикрыв круглые глаза. Подождал немного, и снова выругался. Ещё громче и злее, когда на земле появился гранённый стакан, бутылка водки, банка консервов, с надписью: «Килька в томате» и краюха черного хлеба.
Разрезав жестянку кривым когтем, машинист тревожно принюхался:
- Что б я сдох…. – Осторожно прихлебнул водки, нахмурился, затем принялся чавкать, деятельно облизывая пальцы.
Кошачьими коготками, впился Косте в плечо, отчаянно изнывающий дракончик, вертикальные зрачки наполнились нечеловеческой тоской. Микериил встрепенулся, пискнув что-то, о необычном вкусе и новых впечатлениях:
«Я тоже хочу! Ты меня обманул человечек, нет вкусов. Мало ощущений. А желание я уже вместо тебя загадал. Я не виноват, что загадал настоящее желание, хорошее!Ты должен слушаться меня, ведь я спасу всех нас»Горан, присев на рельсы, принялся возиться с бинтом на руке.
-У меня нет маяка, зато есть Агриил, что гораздо лучше. И потом, насколько я знаю Экспресс, труднее покинуть, чем попасть на него. Будет сложно, но вполне по силам, Кай-Айвлайши поможет. Есть ещё вариант, - мы с Эллой были на берегу моря, это третья дорога: долгая, безжизненная пустая, протекает вдоль брошенных городов, забытых стран. Мёртвые боги, пыльные алтари, старые идолы… прекраснейшие реки и пейзажи, мечта художника, невоспетые горы до небес, живописные развалины. Тропинки, пути запретные. Для мертвых. Куда нельзя. Это увы не всё. Есть ещё дикие звери, опасные попутчики… гиблые места расположенные на окраинах Терранора, один Палый Лес чего стоит, железные своды… территория Зверя конечно, но туда не обязательно соваться, хотя негодный всё же выход… - Бледное лицо просветлело - Хорошая прогулка для тех кто молод, и полон амбиций покорить мир, я думаю Владу, полезно было бы прогуляться там, - моря и реки, черные как смоль ночи, душные, звенящие от запаха трав, пронзительно синие. Бездонный колодец неба над головой, горящие пламенем созвездия в вышине: Алый глаз, Три-Волхва, Эррея-Вдовья мать…а на рассвете можно увидеть вторую луну, она ещё иногда появляется там, с вересковой пустоши видно лучше всего. Великий Север! Настоящие приключения, настоящие сокровища, ночевки, хорошее и плохое, то, что стоит пережить, запомнить, узнать…но это привилегия молодости, увы. Нам однако будет сложнее, ворчливым пердунам (усмехнулся), хотя я слышал старый тракт сохранился, он значительно срезает Путь…
- И кто им пользуется? – хмыкнул машинист, подчищая банку корочкой хлеба – Гарри бывал там, дерьмо и дерьмо, нечего в тех местах делать, грязь, всё сгнило, черное дело. Я видел колею, видел что кто-то вырубил лес вдоль железной дороги, но к чёртовой матери такого добродетеля! Он устанавливает запрещающие знаки, и подвешивает выпотрошенные тела своих жертв к деревьям, извращенец драный! Гнида!!! К чертовой бабушке я говорю….Надписи курам на смех: «Не сходить с тропы», «Закрыть глаза»
- Была ещё надпись, требующая не смотреть на гору, я помню, хотя никакой горы, не было и в помине…
-Так какого лешего, нам туда соваться, малохольным индюкам? Уродам!!! Рельсы пока ещё держатся, дрезина глупость, но Светложопый прав, проще надо быть! Ботинки на реактивной тяге, ять, мистические порталы, ты ешё сенокосилку на жидкокристаллическом урании наколдуй, дибил! Поезд замедлится перед мостом, голубкам придется нажать на тормоз, значит мы успеем проскочить, хотя бы и на ё..ой дрезине, Гарри может поклясться, что поезд остановится перед семофором. Всегда так было, и вообще... Снежок, гнилая рожа, знает правду, - свой зад находится ближе, не стоит усложнять. У тебя баба на борту, сестренка опять же, мелкий клоп, ну и хрен ли было, все это бросать? Воспользуйся порталом и вали в конце-концов! Гарри никогда, ради вас засранцев, не станет рисковать своей блохастой шкурой, и не будет говорить спасибо, за спасение дранной души. А ты не можешь…ничтожество. Потому и не уважаю вас гнид.
Выругался. Швырнул стакан со злостью в темноту. Допил содержимое бутылки одним глотком. Высморкался в ладонь.
- Вам решать. – Горан пожал плечами – Рачевский не выдержит дорогу, дядя Поттер в своей мокрой одежде, скорее всего тоже. Рельсы ещё стоят, но насыпь разрушается, как долго мы сможем ехать, бежать или идти, никто не скажет. Хизз и я сумеем потерпеть, вы нет, скорее всего. На поезде тепло, портал это хороший путь, не безопасный, но хороший. Там дальше, кстати, опасностей будет гораздо больше. Гарри видно забыл, что одно дело направляться к мосту внутри Экспресса, другое снаружи…
- А мне плевать на Рачевского и любую никчемную тварь, которая встанет на пути. Проклятый клоп, кого он волнует?! Хренов шаман в грязи! Изза него не пройдем, все сдохнем, огонь обглодает нас живыми. И этот неудачливый прыщ для порядку, кому он нужен, Гарри знает, от него только дерьмо. Разве не слышал? Тот, кто нужен Компании, всегда исчезает. Компания – человечья шарашка, а что научились люди, за всю историю делать лучше всего? Правильно. Убивать друг друга! И Снежок это может подтвердить, дай ему свой вшивый нож, пусть убьёт Рачевского и смоет с себя грязь. Называй это прозрением гребанного умирающего, но вонючий урод Гарри, точно знает что надо делать…
Погасли фонари, спряталась луна. Послышался хриплый смех издалека, а затем пронзительный крик, уже гораздо ближе. Возникла на путях дрезина, черная, грязная, покрытая каплями влаги, испачканная дерьмом, дрянью. Такая как есть. В подарок.