Внутренне холодея и догадываясь, что он может там найти, доктор подошел к истлевшей одежде и попытался поднять пиджак за рукав…
Жалобно затрещала грязная полуистлевшая ткань, марая руки Бертона, рыжей липкой гадостью. Приготовившись узреть что-то и вовсе уж неприятное, тем не менее, не обнаружил под ворохом грязных тряпок ничего необычного…
…Не было здесь тел, растерзанных неизвестным маньяком, не было крови и выпущенных кишок, крюков и жёлтых костей, палящихся из дальних углов растрескавшимися черепами. Ничего того, что составляло бы фильм ужасов, или привычный детектив.
Всего лишь настороженно нахохлившаяся станция, похожая изнутри более на склеп, чем на живое здание. И вздрагивающая, каждый раз мучительным деревянным скрипом, когда снаружи, доносится очередной порыв ветра.
А здесь, только спёртый дух плесени и полный штиль, старый праздник, отгремевший так давно, что уже и сами праздничные атрибуты, превратились в злобную насмешку над отгремевшим торжеством. Остановившиеся на половине четвёртого, мёртвые часы. И много-много пустой одежды, валяющейся по всему вокзалу в живописном беспорядке: пиджаки, брюки, юбки, даже детские платьица и школьная форма. Игрушки, шары, флажки, праздничные растяжки, и потускневшие открытки. Всё сгнившее, всё ветхое, высохшее и покрытое бурой ржавчиной.
Почуяв приближающуюся Смерть, нервно задёргались под потолком птицы, послышались встревоженные, писклявые голоса, казалось бы выпевающие глупую лишённую смысла песенку:
- Не там. Не вам! Будить нельзя. Беда-беда. Идите прочь. Все прочь. Все прочь. Нельзя помочь. Уж непомочь. Беда-Беда. Не там- не дам. Вам нужно прочь! Скорее прочь! Не глядя в ночь!