А Клавдий все молчал подавленно, и молчание это могло бы сказать больше любых слов. Лицо стрелка исказилось в неестественной, жутковатой гримасе. Уголок рта едва заметно подергивается, брови вскинуты вверх. Клавдий опять уставился немигающим взглядом в костер, словно ища в пламени какой-то поддержки – или, может, подсказки? Невзначай оброненные старшим слова колоколом гудели у него в голове. Этот змееныш знал, куда бить. О, он прекрасно знал.
Выбор. Клавдий отвык выбирать. Тысячи жизней подряд за него выбирали другие, а он делал, что говорят. Убивал тех, на кого указывал хозяйский перст. Он не был тем, кто принимает решения. Это все не про Клавдия. Он – исполнитель. Карающая длань небес. Ему нельзя давать права голоса. Это неправильно, бесчестно, попросту подло. Слишком сложно для него.
И мужчина поступил так, как только и поступал уже давно. Он позволил решать другим. Непреклонному Чарли, сжимающему свой Томпсон. Рассудительному Монаху, нашептывающему что-то в Чарлину черепушку. Пусть думают те, кто может трезво оценить ситуацию. А Клавдий… Он заранее проклял любой выбор, какой только могла сделать команда. Пусть так. По крайней мере, это не будет его выбор. Ведь в глубине души мужчина уже знал, что ответил бы на предложение старшего. Нужно признаться в этом, хотя бы не вслух, хотя бы самому себе. Клавдий еще не дал согласия. Он просто не отказался. Не смог бы отказаться.
Привязь обязательств по-прежнему крепко держала старого цепного пса. Возможно, однажды она даст слабину. Но не сегодня. Сегодня цепь выдержала, хоть и натянулась до предела, хоть и затрещали жалобно ее железные звенья. Проверка на прочность с трудом, но пройдена. Слишком многое было у Клавдия позади: что-то запомнено, что-то стерлось со временем из памяти, потускнело, повыветрилось. Но – было, и стрелок не смог плюнуть на весь пройденный путь. Даже сейчас.
Клавдий молчал.