Смыл с себя остатки вонючей, противной на ощупь клейкой жидкости, коей его обкатили, - а обкатили ли? – при пробуждении: сплевывая и набирая в рот теплой воды, ковыряя пальцем в ухе, ухал и кряхтел от несомненного удовольствия. Помывшись, хотел пройтись по щетинистому лицу острой бритвой и снять всё лишнее, оставив лишь чистую, идеально выбритую синеватую кожу, мягкую и гладкую, как попка младенца, но совет вошедшего мужичка из числа персонала вовремя остудил пыл – желания толкаться жопами с другими пробужденными совсем не было, а потому Лиэм, обвязав пояс махровым полотенцем, выскользнул из душевой, весь блестящий и чистый, покрытый крошечными капельками влаги, довольный и немного усталый – сон, несмотря на свою колоссальную продолжительность, был чрезмерно утомительным.
Обтерся, оделся, натянул повседневные шмотки из тех, что были прямо под рукой.
Схватил свою сумку с биркой, на ней – номерок и имя стоит. Из неё шмотки свои и вытянул, да. Потом закинул сумку на спину, В это же время вышла девочка.
Улыбнулся ей.
- Секция Гамма, - сказал, указывая пальцем на указатель, - нам туда, - а через мгновение представился, по-мужски протянув руку:
- Уильям Райли, военный врач. Будем работать вместе, я так понимаю, - постоянно, постоянно, легко и непринужденно улыбается. Пытается отвлечь внимание от своих ненастоящих, искусственных, клонированных глаз к своей обворожительной, легкой, прямо-таки призрачной белозубой улыбке. Просто не смотри в мои глаза, красотка. Смотри, как я улыбаюсь.
Так, наверное, будет проще. И тебе, и мне.