Клац! – и крошка Чарли, смешно раскинув руками в стороны, падает в грязь, расплескивая из пробитой артерии свою собственную жизнь. Инош мысленно записывает еще одного, запоминает. Пригодится.
А потом молотит пулемёт, как станок, как машинка – скупой и однотипный «тра-та-та» разрывает плевками невидимых пуль, жужжащих в темноте над головой, под светом однотипных крошечных звезд. И одна металлическая оса с заостренным носиком, самая удачливая из пустого, слепого десятка, выпущенного наобум, находит свою цель.
Боец ловит удар, от удивления раскрывает рот, шумно сглатывает вязкую слюну, чувствует, как подступает страх и мерзкое, вязкое ощущение, будто ты в болото плюхнулся, и невозможно пошевелиться, руки занемели, а ноги запутались в жиже и тине, и нет спасения – ты просто тонешь, уходишь в пучину, без шансов всплыть.
Страх? Что-то вроде. Скорее, досада, чем страх. Досада, что не всех убил, не за всех отомстил, не до конца дошёл. Хотя - что есть конец? А Бороду жалко. Если его не найдут – он ведь будет еще день, а может быть, и все два тупо лежать в луже собственной крови и говна и мучительно долго умирать от жажды, голода, жары – днём, и холода – ночью. От страшной вони. От докучающих насекомых, предвкушающих сладенькое пиршество. Муравьи. Ползающие по лопнувшим губам.
Ты падаешь на землю, широко закрыв глаза. И видишь темноту. А что будет дальше – увидим. Рейнджеры не умирают, а просто уходят в Ад на перегруппировку.
Бороду – жалко. А себя – нет. Нечего жалеть. Не на кого обижаться.
Ведь ты знал.
Что.. "война - это Ад".