Ужас пронзил разум Ираэна - дикий, неописуемый, необузданный - когда он увидел, что вместо вина или чего-то иного, чему полагалось находиться в бочке, там оказалась закованная в кандалы женщина в одеждах настолько ветхих, что они едва прикрывали её тело. За шиворот магу словно вылили ушат ледяной воды. Он замер, будто вкопанный. Ему показалось, что его дыхание на мгновение прекратилось, а сердце, пропустив несколько ударов, забилось вновь - в сумасшедшем неровном ритме, будто несчастный повешенный, лихорадочно извивающийся в попытке ослабить петлю и глотнуть спасительного воздуха.
Каладан издал яростный крик, в котором не было ничего человеческого, ничего живого: это был глас ненависти, глас заблуждения, глас мук совести.
Он защищал преступников! Он защищал мерзких работорговцев, ценивших чужую свободу не больше, чем погнутый медный грош. Что он натворил?!
Побелевшие пальцы сжали рукоять меча и вырвали его из ножен: работорговцам нет пощады! Он... должен исправить свою ошибку!
Безумие, гнев и страх затмили рассудок юного альвари: он не мог принять очередного зла, сотворённого им его же собственными руками.
- Что... я... наделал?.. - севшим голосом прошептал маг. - Я...
Тьма окружала его, опутывая его всё больше и больше, пуская корни в его душу. Ярость рвала вены, ярость сделала очи альвари подобными двум злобным огням. Он... уничтожит их! как могли они торговать людьми, словно те - скот?! Самый отъявленный негодяй не заслужил оков рабства!