Это было неправильно. Вся эта комната, наполненная страхом или бравадой.
Анна каждую секунду с ужасом ожидала, что вот-вот с глухим стуком чья-то голова упадёт на стол, плеснув тугой волной крови, разлетится, как треснувший арбуз, разбрызгивая ошмётки мозга вперемежку с костями. Она не любила натуралистику, ненавидела фильмы ужасов.
Она боялась, что уродство смерти сломит её. И тогда, она, великолепная Анна-Жанна Роуз, воплощение стиля и эффекта, предел мечтаний многих, сорвётся в омерзительную истерику.
Она держалась за сигариллу, как за спасательный круг, затягиваясь с каждым разом всё судорожнее.
Но щелчки оставались пустыми, люди - живыми, лица... Лица - это было бы восхитительно, если бы она находились не рядом, а где-то по ту сторону экрана. Демонстративные усмешки, больше похожие на оскал смерти. Дурацкие смешки. Честные слёзы старика, не выдержавшего напряжения. Его, такого беспомощного и никчемного, было даже жаль. Если бы это был фильм - он был бы шедевром.
Господи, как глупо сейчас думать обо всём этом. Ведь положено вспоминать всю жизнь, просить прощения и прощаться. Господи, как всё глупо...
Анна медленно взяла тяжёлый пистолет - до сих пор она никогда не держала в руках оружия. И - странно - он вовсе не показался ей страшным.
Затушила сигариллу о столешницу и поднесла дуло ко лбу.
Господи, пусть это случится сейчас. И пусть это будет красиво. Как тут нажимается курок?