Музыка, исторгаемая Лоренсом и его демоном из саксофона, была чудовищной. Чудовищной не в плане исполнения, но в по части производимого ею на слушателя действия. Мелодия терзала душу - мучительно, раздирая на части, испепеляя. Мелодия вынимала сердце - ледяной когтистой дланью, сжимая и ввергая в объятия Первозданного Мрака. Мелодия вытягивала жизнь - по капле, медленно - как палач, знающий своё дело и доведший его до высокого искусства. Но мелодия разрушения была чем-то прекрасна - это было похоже на смерть от передозировки наркотиков, когда сладость забвения сплетается с прикосновением гибели, и затуманенный разум не осознаёт приближающегося небытия...
Но Аластэл был в здравом рассудке. Он ощущал, как смерть - уже в который раз за последние два дня - возложила на его чело свою холодную ладонь, как её дыхание холодом овевает лицо. Его сознание отчаянно силилось вырваться из сетей агонии и очарования музыки. Превозмогая накатывавшую волнами, сковавшую тело слабость, падший стиснул пальцы на эфесе меча. Перед его мысленным взором стоял образ девушки - светлолицей, зеленоглазой, с длинными чёрными волосами. Ради неё... Ради этих зелёных глаз... Ад не должен шагнуть в подлунный мир...
Ангел в бессильной, яростной злобе обречённого старался подняться. Кое-как он оказался стоящим на коленях. Только бы смочь. Встать и отправить проклятого музыканта обратно в Преисподнюю...
Голова кружилась. Музыка Апокалипсиса поглощала жизненную энергию ангела, душила, замедляла биение сердца.
Сквозь сизую дымку Аластэл видел, как демон толстяка теснит Эмергеля. Если он не справится, всё пропало. Люди будут обречены. Неужели это конец? Неужели спасения нет? Падший не привык сдаваться, всё его существо было против происходящего – он не мог допустить исполнения воли Люцифера, не мог…
Ангел старался подняться с колен.
«Только бы встать… Хватило бы сил на один удар… Только бы не упасть…»