И он услышал. Да не только услышал – он послушал. Не было больше надсадного, хриплого бульканья, который ты определял как смех. Не было подколок и язвительного цинизма. Не было указаний и требований просить тебя. Умолять. Ничего привычного. Ничего из того, что входило в его черты характера. Бывают у монстров характеры? Видимо, таки бывают.
Черное покрывало. Рваное, с прорехами. С обугленными концами. Потрепанные крылья. Развернулись за твоей спиной. Закрыли солнце. На мир опустилась Тьма. Дырявая, с просвечивающими лужицами, но глаза больше не резало от яркого света. Наглое солнце больше не могло издеваться над тобой. Так то.
Прохладно. Наконец-то прохладно. И не холодно так, что кровь стынет, а приятно. Именно хорошо. Спокойно. Будто кто-то положил лапу на лоб. По отечески. По-доброму. Без улыбки, без злости. Просто внимательный взгляд. Внутрь. Куда-то очень глубоко. Выедает сознание, топит его. Забирает себе силы. Ему нужны силы, чтобы защитить. Чтобы сделать твое «что-нибудь».
«Терпи» – одно слово входит в сознание, затмевая все мысли. И голос больше не похож на скрежет буки. Он гортанный, низкий, бархатный. Слишком серьезный. До смешного серьезный. Но смеяться не хочется.
Боль. Такая сильная, что ты забываешь о простреленной ноге. Грудная клетка вдруг лопается, раскрывается. Ребра выворачивает белыми лепестками наружу. Смотришь вниз. Пальцы сами собой дотягиваются до костей. Дотрагиваются. Больно. Внутри бьется сердце. Ты видишь его. Темно-бордовый пульсар уродливой формы. Обтекающий кровью и… и тьмой. Черной, дымчатой жидкостью, которая паразитирует на тебе. Ты думал бука в голове? Теперь ты понимаешь – это не так. Он везде. Ты заражен им. Он сочится в твоей крови, он застывает налетом на стенках твоих органов, он бьется вместе с твоим сердцем. Страшно. Больно. Хочется кричать. Но что-то стискивает легкие, давит их в железном кулаке. Не дает испустить ни звука.
Черная жидкость, струящаяся внутри развороченной грудины, собирается. Скапливается. Образует мерзкое подобие вытянутого червя. С тройной головой, увенчанной шипастыми пастями. Этот червь тянется прямо от твоего сердца, вырастая с невиданной скоростью.
Еще не прошло и секунды, но боль растянулась на целую вечность. Кажется, еще немного и ты умрешь. Еще чуть-чуть и тонкая, хрупкая ниточка, за которую ты привязан к этой жизни, оборвется. Но он держит. Прижимает что-то к голове, стискивает руки, сжимает легкие. Не дает шелохнуться. И молчит.
А потом червь из твоей груди вдруг делает рывок вперед. Пересекает то скудное пространство, отделяющее горе-стрелка от тебя. Шипение. Злоба. Ярость. Неудержимое желание разорвать эту плоть. Выдавить глаза. Вырвать язык. Выжать его мозги, чтобы в них больше и мысли никогда не рождалось поднять на кого-либо ружье. Червь несется вперед, вгрызается в чужую плоть. Боль в тебе смешивается с безумным наслаждением, почти оргазмом. Черное полотно сгущается. Дыры на нем зарастают, а сознание гаснет. Потихоньку разжижается и отходит в беспамятство.
Очнулся. Ядовитое солнце смотрит сверху и скалится. Злобно так. Грудь цела. От жуткой раны с развороченными ребрами не осталось ни следа, ни шрама. Привиделось что ли? А вот нога болит. И пулевое ранение никуда не делось. Рядом лежит Шерилл. Без сознания, трогательно обнимая и прижимая к себе ружье. А в стороне валяется… что-то, что раньше было человеком. Видимо. Во всяком случае, можно определить по черепу с обсосанной, слезшей клочьями кожей и костям, обтянутым сухими огрызками мяса. Будто кто-то высосал ЭТО. Выпил его жизнь и выбросил останки. Кто-то? Интересно, кто?