2009 год, 15 января, Англия, Лондон.
Это было безбожно серое, скучное и холодное утро. Сухое, как скрипящие кости 80-ти летнего старикана. Утро ничем не примечательное кроме того факта, что его тусклое, серое полотно в скором времени забрызгает алая, густая субстанция, имеющая солоноватый привкус ржавчины.
Холодный асфальт свистел под шинами спешащих автомобилей. И как им было не спешить в это скучное, серое и безбожное утро четверга? Люди всегда находили разные интересные и не очень предметы, чтобы взвалить эту тяжесть на свою голову и плечи. Люди любили проблемы, они любили ныть и жаловаться, встречаясь друг с другом под цветастыми навесами кафешек в обеденных перерывах. Они любили изливать друг на друга вопросы, связанные с понижением зарплаты, разводами и тем, что их маленькая дочь оказалась шлюхой и залетела от местного бандита с голубым ирокезом. Люди любили, когда их жалели, и поэтому гордились своими проблемами так, словно это был их личный табель достижений. «У тебя вчера собаку сбили? Пф! Подумаешь, а у меня вчера нашли раковую опухоль размером с фингал дяди Кроулла». Такими были эти люди в своих автомобилях, мчащихся на работу.
Маленький рыжий котенок перебежал дорогу Этон-авеню и направился на Феллоус-роуд. Его короткая шерсть была всклоченной, а в некоторых местах можно было заметить грязные, налипшие комья. Большие, пузыристые и желто-зеленые глаза заливал тепло-янтарный гной. Синий форд, в котором находилась семья Фридфилд, затормозил на светофоре, и юная мисс Фридфилд высунулась в окно, наблюдая за тем, как рыжий котенок перебегает через двор помятого домика и устремляется вглубь мертвого, зимнего сада. На какую-то долю секунды девочке показалось, что за котенком вьется едва уловимый, розовато-алый шлейф. Но в этот момент красный глаз светофора мигнул, перешел в лимонный, а затем и в зеленый, и мама поспешно вдавила педаль газа, зная, что не успеет отвезти детей в школу вовремя.
Рыжий котенок, кончик хвоста которого был белым, как и ободок вокруг лапок, проскочил мимо свалки мусора, где можно было наблюдать абсолютно любой хлам – от мягкого мишки Тедди, выброшенного матерью малыша Ричарда, до письменного стола мистера Чарльза, который недавно купил новый, добротный, дубовый. Эта маленькая, оранжевая молния, пролетающая по улицам города, была чем-то уникальным и выделяющимся на фоне общей серости и скуки. Может, потому что в Лондоне дикие, беспризорные животные были такой же редкостью, как и бегающие по улицам кенгуру. А может потому, что пусть и грязный, но солнечно-теплый цвет шерстки пушистого малыша освещал сумрачные улицы города везде, где он проносился.
На задний двор своего дома вышла старая миссис Лорен. Она собиралась потратить целых двадцать минут на то, чтобы добраться до своего почтового ящика, в который еще вчера утром должны были впихнуть замызганное письмо с рецептом. Она очень ждала это письмо, потому как боли в ногах становились все невыносимее, а нужные таблетки без рецепта она получить не могла. Увы, миссис Лорен не знала, что доктор Ривьера, который обещал ей выслать рецепт, сейчас сам очень нуждается в лекарствах от боли и лежит в больнице с ножевым ранением, чудом не задевшим его правое легкое. Миссис Лорен, кряхтя и попыхивая, словно старый, ржавый, паровой механизм, прошла уже почти треть своего нелегкого пути до почтового ящика, когда мимо нее пронесся маленький рыжий котенок. Она с удивлением посмотрела ему вслед, и на какой-то короткий момент старушке показалось, что у котенка розовато-алая, текущая и будто живая тень. Но что еще можно ожидать от пожилого человека, забывшего свои очки дома на трюмо?
Маленький рыжий котенок пробежал через Кинг-Генрис-роуд и очутился на Эллиотт сквер. Здесь расположилась большая, развесистая липа, ветки которой спускались почти до самой промерзшей, холодной земли. Неподалеку от этой липы находилась маленькая ямка, наполненная до краев буровато-металлическим льдом. В этой ямке, на льду, сидел шестилетний Билл Нортман. Билла сегодня выпустили погулять с одним условием – чтобы его закутанную в коричневую, кроличью шубку фигуру могла видеть с окна мать каждые десять минут. Билл был очень доволен тем, что его уже считают достаточно взрослым, чтобы отпустить одного играть на улицу. Он не знал, что сегодняшний ранний телефонный звонок принес с собой ужасную новость – умер дедушка Билла. И чтобы маленький мальчик не стал случайным свидетелем плача, криков и рыданий всей семьи Нортманов, его выпустили на улицу. Нечего ребенку знать, что такое смерть в таком раннем возрасте. Ведь правда же?
Билл как раз пытался сделать то самое красивое, фигурное движение, которое делают ледяные балерины, когда ему под ноги кинулся рыжий, облезлый комок. Потеряв равновесие, Билл шлепнулся на твердый лед своей попой и испуганно уставился на котенка. Он как раз собирался заплакать, потому как его заднее место очень и очень болело, когда рыжий, лохматый зверек сделал несколько неуверенных шагов в его сторону. Заполненные гноем глаза мигнули, а пасть раздвинулась в улыбке. Билл готов был поспорить на все свои игрушки, что котенок улыбается так же, как и его воспитательница в детском садике. Задумавшись об этом, маленький мистер Нортман даже забыл заплакать и в этот момент рыжий клочок шерсти вонзился когтями в его горло. Булькающий крик застыл в груди Билли, который вдруг ощутил боль куда большую, чем боль в его маленькой заднице. Карие глаза мальчика закатились, алая струя затекла за голубой воротничок любимой водолазки с изображением бетмэна. Маленькая пасть котенка оказалась невероятно сильной, как и его коготки. Ребенок машинально попытался отодрать от себя эту рыжую тварь, но воздуха у него на это не хватило. Маленькое сердечко сделало еще несколько судорожных ударов, чтобы замолкнуть навсегда.
Джеймс.
Сегодня тебе приснился странный сон. Ты не помнил какие-то определенные его моменты, но зато запомнил общий фон – нечто серое и туманное, на котором красивыми, растекающимися кляксами алели бурые пятна. И на этом фоне горящий, золотисто-зеленый взгляд. Странный сон, ведь так?
Улицы шумели. Прохожие, закутанные в серое тряпье и замотанные по самые гланды (как любил говорить вечно-пьяный сосед со второго) топтали промерзлую землю, опаздывая на свои работы. Интересно, почему зимой и осенью все люди по какой-то волшебной, немой договоренности начинают носить в основном лишь черный и серый цвета? Это была одна из тех необъяснимых и загадочных вещей, которую очень любили разгадывать британские ученые.
Мимо промчался синий форд, из которого высовывалась любопытная мордашка юной девочки. Заметив тебя на переходе, девочка вдруг улыбнулась и помахала рукой.
Где-то вдалеке раздался визжащий крик сирены. Лондонское утро всегда начиналось рано, и было невероятно суматошным.
Холод закрался под одежду, пупырышками обозначив свое присутствие. Холод, ободряющий, живой, ветреный. Этот холод понукал разбежаться и полететь, распихивая толпу прохожих. Расталкивая эти серо-черные глыбы.
Свернув в небольшой, незаметный переулок, ты обошел большой, железный бак, из которого разносился едва ощутимый аромат гнилых овощей и плесени. За этим баком раздалось легкое копошение, и, удивленно оглянувшись, ты приметил обрывок рыжего хвоста. Это было странно, увидеть здесь брошенное животное. Кошка? Собака? Но невиданный зверь решил не выказывать себя – он полностью скрылся за баком.
Пройдя весь переулок до конца, ты очутился лицом к фасаду огромного, темно-серого здания. Большая, каменная ограда, за которой не было видно внутренностей, и железные, кованые ворота с пропускным пунктом и двумя мордоворотами. Над воротами можно было прочесть отчего-то зловещую вывеску: «Психическая лечебница Санта Дейзи». С двух сторон от надписи завивались по три чугунные маргаритки. Эти цветы не увянут, несмотря на холод, жару или засуху. Эти цветы всегда останутся здесь, поглядывая своей насмешливой сердцевиной на посетителей и пациентов.
Чуть в стороне от мордоворотов и кованых маргариток стоял Он. Его лицо, его фигуру, его сумасшедший блеск глаз – ты никогда ни с чем не перепутаешь. И никогда не забудешь. Проклятье своей жизни и ее вдохновение. Человека, которого больше всего ненавидишь и любишь. Своего брата, недавно выписанного из психушки, – Лэнса.
Лэнс.
Сегодня все началось хорошо. Оно и не могло начаться по-другому. Сегодня первый день свободы. Свободы от этих пронзительных взглядов санитарок, тошнотворных криков и стенаний своих «товарищей». Свобода от жратвы, которая своей однородно-пресной массой сворачивает желудок в спираль. Свобода, которая больше не будет трепыхаться воробьиными крылышками за окном. Теперь можно будет выловить всех этих воробьев и устроить поголовное вымирание пернатых.
В палату утром вошла мисс Рейчел – симпатичная, молоденькая девушка, вечно стеснительно опускающая взгляд. Она была довольно милой и нежной, но страшно пугливой. Прижимая к себе стопочку твоей одежды, она застенчиво попереминалась с одной стройной ножки на другую и все-таки сказала заветную фразу:
- Поздравляю вас с выпиской, мистер Лэнс.
Она была единственной, кто обращался к тебе вежливо. Мистер Лэнс. Ее мелодичный голосок смаковал каждую буковку, лаская уши этим «мистером». Хорошая, добрая девочка, с доверчивым взглядом щенка.
Положив твои вещи на маленькую, белую тумбочку, она стремительно развернулась и выскочила за дверь.
Следующая часть утра прошла довольно быстро, смазанная общими процедурами выписки. Тебе выдали несколько справок и провели последний медосмотр. Тебе даже подарили шутовской колпак с двумя колокольчиками – прощальный дар от санитарок, одна половина которых была счастлива от тебя избавиться, а вторая искренне жалела. Вот только не накормили, словно решив, что раз уж ты уже здоровый, то и пища тебе не нужна. Но этого вполне можно было ожидать.
Улица встретила тебя холодным, пронзительным ветром, зимней судорогой проходящей по телу. Земля хрустела под ногами, и создавалось впечатление, что она состояла не из мягкой почвы, а из литой, стальной плиты.
Два охранника у ворот придирчиво осмотрели тебя, повертели в своих лапищах документы и презрительно пожелали «доброго» пути. Они были уверены, что в скором времени ты вернешься. На их лицах так и можно было прочесть: «Все возвращаются».
Выйдя за стены своей темницы, ты остановился у стены этой клетки, с удовольствием вдыхая грязный, напитанный смогом, морозный воздух. И в этот момент из подворотни юркнула знакомая тень. Не узнать его ты бы не смог. Ты будто чувствовал его приближение, его скованный, сбитый взгляд. Твой младший брат – Джеймс. Он пришел встретить тебя после выписки.