Ну вот и все. Зак совершил роковую оплошность. Растерялся, как никогда, задумался, испугался. Неважно, что с ним было. Важен результат. Маньяк победил. Справедливость... Каверзная справедливость его точки зрения восторжествовала. Он хотел доказать Заку, что пока тот спасает мир, мир на него плюет с большой колокольни. У маньяка получилось. Его, не очень-то и хитроумный, но рассчитывающий на замешательство Зака, план сработал. Кровь, как казалось, текла просто рекой. И никто не спешит Заку на помощь. И правильно... Все правильно. Почему накатывает именно это ощущение - будто так и должно было произойти? Казалось, что Зак должен был получить эту пулю. Она стала своеобразным щелчком, резким, больным и сдавленно-противным показателем проигрыша. И смерти.
...Теперь, знал Зак, никто уж точно не пришлет ему помощь.
Говорят, "выбор всегда есть". У Зака он, как и было сказано в пословице, был: сидеть, стонать и дожидаться смерти, в муках истекая кровью, или таки взять пистолет на последнем усилии, скорее даже усилии воли, нежели усилии силы, притянуть к веску и нажать на курок.
Валяясь внизу, на полу будки, ощущая то, как близко сейчас от него находиться тот злостчастный предмет, с которого все началось, Заку не хотелось ни о чем думать. Хотелось забыться. Хотелось взять чертов пистолет, притянуть к веску и выстрелить. Это была бы, наверное, самая гуманная для него сейчас смерть: не от пули добросовестных снайперов, поставивших крест на его жизни, не бомба с тикающим механизмом, с которой нельзя сойти, а его собственное оружие, знакомое до боли, до истомы, притертое в руке и привычно залезающее в кобуру, которой сейчас с собой не было.
Настя.
Прости. Прости меня. Прости за глупость, за наивность. За то, что, как отчаяный щенок, стоящий перед автострадой, лаял на проезжающие машины и думал, будто они уезжают, потому что меня боятся. Прости, что не смогу быть больше рядом с тобой. Что не будет у нас большой квартиры с огромными окнами где-нибудь в центре Нью-Йорка рядом с центральным парком, как мы о том мечтали. Прости, что не будет у нас детей, что я никогда не пропущу их первые шаги, задержавшись на работе. Что не буду выступать перед их классом, рассказывая на день "родителя", как это классно быть полицейским... Как классно спасать людей, быть героем... Прости, что не подарю им ту слепую надежду, то заоблачное счастье, в которое верил сам.
Миллионы "прости". Но главное... Главное... Главное прости меня за то, что я такой слабак. Что одна шальная пуля, пущенная не в то время не в том месте не тем человеком заставляет меня сделать то, что я сейчас сделаю. Прости, что я не продолжил бороться. Что у меня уже нет сил гордо встать, взять телефонную трубку, как ни в чем не бывало, и смеясь в лицо почти смертельной ране засмеяться истерическим хохотом Маньяку в лицо. Он победил. Но Зак не даст емк последнего удовольствия. Маньяк не увидит, как Зак корчиться от боли в предсмертных муках, пытаясь понять, почему в один момент весь мир ополчился против него. Маньяк победил. Но он не увидит, как Зак умирает от рук своих сослуживцев, от рук своих знакомых. Они определили его конец, конец его жизни. Но последнее предложение Зак напишет сам.
Отчаинье овладело Фейром. Он не мог, не хотел больше играть в игру, где он был один против всего света. Почти ледяная от страха и ужаса рука вновь медленно и трясясь, словно у старого человека, потянулась к упавшему пистолету. Теперь Зак знал, что он умрет и пропала малейшая надежда: потянувшмсь за пистолетом вновь, он снова дает снайперам повод стрелять по нему. Пусть стреляют. Терпеть эту боль было невыносимо. Зак был совершенно один в этом мире.
Пистолет удобно лег в руку: ну вот, теперь они будут стрелять. Но даже если будут, то только по его выбору. Так или иначе, но это будет его выстрел. Выстрел, который сам для себя выбрал Зак.
Прости Аня. Прости в последний раз.