Носком ботинка подбросил в воздух дробовик, ловко перехватил руками, и, почти не прицеливаясь, - ибо не было нужды, - выстрелил. Выстрелил и попал. И попали. Попали все. Трудно было ошибиться. Так трудно, что даже слепой идиот смог бы сделать это, а уж про котят вообще речь не шла.
Хлопок, чавкающий звук впивающейся в синтетическую плоть пули, жадной и обжигающе холодной. Бросок, рывок, уворот, удар. Котёнок упал на спину, Линч вдавил спусковой крючок. Но котёнок не услышал выстрела. Чтобы слышать, ему нужна была лобная доля, верхний холмик и височная извилина, а у него они превратились в кашу.
Еще одна пуля в искусственное тело, бледное и холодное. Никто не знал, никто не мог догадаться. Столько времени, среди людей, среди живых и дышащих, бродил бледный угрюмый индивид, изображающий существование.
А теперь его маска лопнула и пошли по ней молочные трещины, и хрустнула она, и окончательно распалась.
Пуля угодила в живот. Из рваной дыры в груди и тоненькой изящной дырочки чуть ниже диафрагмы сочится бледная, молочно-белая жидкость. Специальный раствор, искусственная кровь. Очень важная и полезная, собирается крупными жирными каплями на краях промокшей ткани и со стуком капает на пол.
Маслянистые невыразительные глаза Линча, его холодный, нейтральный взгляд. Палец, который не дрожит, потому что в программу не занесена такая функция. Псевдо-кровь, которая теряется, капает и пропадает. И крохотный чип, отвечающий за самозащиту киборга – ведь такая машинка стоит не мало денег.
Threat to the existence of higher than normal… Request for liquidation…
Confirmed.
Еще один выстрел оглушает, грубо рвёт тишину, а затем в коридоре снова становится тихо – только слышно, как где-то что-то капает. Конденсат ли, кровь синтетическая или самая, что ни на есть, человеческая – уже не важно.
Котёнок кричит. И криком ему вторит
оно.
Оно рядом, близко, очень близко. Тьма, сырость, полумрак и тишина - его царство. Его стихия. Настоящая охота только начинается. Он знал об этом.
Подошел к раненной девушке, сбросил с себя куртку. Не удостоил взглядом свои ранения, потому что знал, что задето и как это починить. Потом. Сейчас нельзя. Не место и не время.
Сорвал с треском рукав свитера одним рывком, словно это не вязаная ткань, а полиэтиленовая обертка. А зачем? Он холода не боится. Плотно обмотал её руку, затянул, осматривать детально не стал - некогда.
- Пора уходить, - сказал он чуть изменившимся голосом с едва уловимыми, на грани слышимости, металлическими нотками. Подал руку, свою холодную, бледную руку, идеально скопированную с руки какого-нибудь младшего клерка "Вейланд-Ютани", с правильными изгибами "линии жизни", с торчащими под искусственной кожей косточками и твердыми подушечками пальцев.
Помог подняться. Осмотрелся. Перехватил дробовик в одну руку, второй рукой схватил Бройлера за шкирку, рывком поднял с пола, прижал к стене, сжал его рот рукой и проскрипел:
- Ваши шансы на выживание стремительно падают с каждой секундой бездействия. Есть выбор - остаться рядом с ними, - кивок в сторону распотрошенного товарища, - или уйти с ними, - в сторону освободившихся заключенных. Вгляделся в глаза. Нет хищной злобы, нет угрозы в голосе. Лишь демонстрация безразличия, сухие и холодные факты.
И маслянистые невыразительные глаза.