Грассли шел вместе с "санитарами" по "Кардифу". Возможно - в последний раз - наглая, спокойная фраза сучки из Ви-Ю ясно показывала, что врядли после допроса акула выпустит их из цепких зубов. Их. Его и Линду. Второе злило его куда больше, хотя было очевидно, что доктор Хаус была куда более опасным свидетелем хуй-знает-чего, что могли принести с собой горе-спасенные.
А вот и Кают-Кампания. И Паулок, упрямый рядовой, стоящий в центре. Сжигает какой-то листок. Линда, как всегда, решила не слушать старину Джека и не ждать. Впрочем - может, оно и к лучшему.
А сейчас - пришедшие стоят, словно не зная, с чего начать. Ведь такие же морпехи, точно также когда-то в казармах сидели. Как Паулок. Как сам Джек.
А теперь корпорация сказала "Ату!" и одни звери пошли загонять другого. Неправильного.
Та дрянь осталась в ангаре, ждать, ей ведь могут подпортить маникюр в ходе драки...но отчего-то казалось, что она все равно здесь. Стоит. Улыбается. И есть чему - ведь по взмаху пальчика корпорации свой идет на своего. Маленький гладиаторский бой для одного зрителя. Наверное, с такой же улыбкой она бы наблюдала за крысами в банке.
"Мы ведь сами виноваты," - подумал Джек, - "Мы ведь сами дали им право управлять. Миром. Людьми. Бойцами, ласково названными "охраной". Мы согласились, что деньги правят миром. Мы согласились, что, когда у людей много денег, они могут сделать все. Это же так просто, ведь каждый из людей хочет стать таким же, и иметь эту власть. Каждый лелеет безнадежную мечту забраться на вершину горы власти, не осознавая, что он будет получать удары кнутом у ее подножия до конца своих дней. Потому что властью никто не хочет делиться."
Джек не знал, когда они ошиблись. Он ничерта не понимал в политике, он не знал, было бы лучше, если бы управление было иным, единым, или нет. Он просто понимал, что когда-то очень давно люди сами дали вырасти этой гадине. Этой мрази, которая куда страшнее любых инопланетных тараканов, потому что она своя собственная. Живущая в каждом, если покопаться.
Прислонившись к стене у дверей в кают-компанию, Грассли словно наяву слышал тихий женский смех.