Да. Угадал. Предвидел. Собственно, не нужно быть гением, чтобы сложить два и два; не нужно быть психологом с мировой известностью, чтобы предугадать реакцию человека на смерть близкого, если два и два сложены, глаза мертвецки раскрыты, слезы сочатся и застывают на небритых щеках, а бледные лица вокруг не выражают ничего, кроме абсолютного безразличия. Невольно начинаешь понимать, как жесток мир. Как будто бы случайно тебе приходит в голову странная мысль, что гласит на всю округу:
«Ты – такое же ничто, как и все они. Ты не гений, не «сливки общества», и даже не отстоявшаяся пенка – ты всего лишь грязь под ногтями, дерьмо вперемешку с дерном под ногами, пустота за иллюминатором, пыль в дальнем уголке старинного шкафа, в который никто не заглядывает. Ты бельмо в глазу, мелочь, до которой никому нет дела. Твои родственники умирают или отстраняются, а ты остаешься один на этом свете, а вокруг тебя – скупые, нелюдимые морды зэков, мелких жуликов, уголовников, которые являются дерьмом не меньше тебя. Казалось бы – давайте будем силой, давайте объединимся! Дерьмовый конгломерат, не иначе!
Нет, сэр. Не угадал. Им тоже плевать. Всем плевать. На всех плевать. И ты это знаешь. И они это знают. Поэтому они даже не смотрят на тебя, бесцеремонно хватая гроб твоего отца своим грязными руками, шлепая его об пол ангара, будто бы внутри не бренные останки, а бревно, или, может быть, просто мусор, который просто необходимо сжечь»
Ты начинаешь об этом думать, друг мой безутешный? Позволь хотя бы попытаться утешить тебя – бренные останки будут сожжены со всей мыслимой скоростью, и память об отце твоем навсегда останется на корпоративных бланках о доставке чего-то важного – чего-то, что чуждо нашему миру, нам всем.
Чего-то чужого.
Хруст, с которым треснули ребра, оседает в ушах вместе с мягким хлопком черновато-коричневой застывшей крови, выплеснувшейся частично на худосочного, бледного, сутулого мужчину. На лицо попало чуть меньше десятка черных капель, прежде чем Линч успел выставить руку вперед, будто бы для самообороны, инстинктивно. Шипение и свист. Крик новорожденного. Безглазое чудище, монстр, у которого нет имени. Он родился, нашел свой дом.
И рванул вперед, на поиски детской комнаты, где будут располагаться все его игрушки.
Линч почувствовал что-то. Что-то странное. Коснулся указательным пальцем до своей губы, на которой застыла влажная капля мертвой крови. Посмотрел на него, на этот сухой, скрюченный кусочек кости, обтянутый мышцами и кожей, на маленькое черное пятнышко. Лизнул, ласково опробовав на вкус.
На языке вертелось слово. И это слово было непроизносимо жутким в данной ситуации.
Вкусно.