Чернигин сомневался. Его руки едва заметно дрожали, колени подрагивали, адреналин мощным потоком струился по жилам, заставляя сердце бешено колотиться, все больше наращивая ритм с каждой минутой, с каждой упущенной минутой пустой и паршивой жизни, которой красная цена – грош.
- Мир изменчив сам по себе, друг мой, - сказал негромким дрожащим голосом Чернигин, присаживаясь на небольшой табурет, который остался в комнате после молодой бойкой девушки, - и в этом заключена его прелесть.
Но он еще сомневался, из-под очков глядя в огромный металлический пузырь, плавающий по комнате – пузырь, в свою очередь, глядел на Чернигина, сверкая лучами и прожекторами, изучая всё и вся, внюхиваясь сенсорами в окружающее пространство. Эта… машина. Она служит людям, но только для того, чтобы помогать им убивать других людей. Она в чем-то схожа с огнестрельным оружием. Она разрушает всю суть созидания, процесса прогрессирования, познавания новых путей ради общего блага.
Руки дрожат, глаза неустанно следят за плывущим шаром.
- Человек готов менять мир, потому что жизнь его коротка, а мир – бесконечен. Михаил, - голос стал неестественно-твердым, - прости, если я ввязываю тебя в то, что тебе не по душе, - в подъезде кто-то кричит, слышны нечеловеческие нотки ГОшного респиратора, слышен треск зубов и шипение электродубинки, чей-то сдавленный вой. Чернигин медленно, но уверенно поднимается c табурета, не переставая тихо говорить, идет к стене, крадется к выходу из зала, - но, как говорил Ницше – «Героизм — это добрая воля к абсолютной самопогибели», - с этими словами бывший преподаватель выскакивает из-за угла, успевает распознать ненавистное лицо-противогаз в расплывающейся картинке бытия и старается ударить ГОшника предметом мебели. Ударить так, чтобы это лицо, спрятанное за маской-респиратором, лопнуло от неожиданного удара, чтобы мозги с сочным хрустом вырвались из хрупкой черепной коробки и заполнили все то пространство, коим дышит этот поганый зверь. Ненависть вдруг коснулась Чернигина своей скользкой рукой, подталкивая на путь экстремиста, заставляя его марать руки.
Когда тупой угол табурета коснется или же не коснется головы патрульного, Дмитрий Константинович узнает свое будущее. А, может быть, не узнает ничего. Где-то сзади остался Михаил, старый товарищ и добрый друг. Это он его сюда пригласил.
Ну кто же знал, что так все выйдет? Но я его прощаю. Я только себя не прощу.